Ульяна закричала так призывно и возбужденно, что Кирилл едва не кончил в нее, совершенно забыв надеть презерватив. Он мысленно ругнулся, с досадой вышел из такой узкой горячей плоти, склонился к нижнему ящику стола и нащупал презерватив. Быстро надев его, он с нетерпением вернулся внутрь уютного кокона недотроги.
Ощутив прилив жара к низу живота, он замедлился, чтобы не кончить до того, как недотрога не станет умолять его сделать это. Ему нравилось смотреть, как она изгибается, как подается ему навстречу, как ее ресницы трепещут, как дрожат губы и как она закусывает и облизывает их.
Но как же было сладко внутри нее без презерватива, горячая тугая плоть, так благодарно принимающая его, была мощнее всех наркотиков на свете. Он усилил толчки, входя до упора, и, замирая на секунду, снова вдалбливался в нее, чтобы наполнить собой и самому ощутить всю ее. Звук хлестких ударов его бедер о нее возбуждали еще сильнее.
Ульяна извивалась, хватаясь за края стола, закусывая губы и постанывая то тише, то громче. А Кирилл любовался ее упругим телом, грудью, колыхавшейся в такт его движениям, и наслаждался властью над ней, а потом и его накрыло так, что он больше не мог связно мыслить: мощное желание обладать ею безраздельно и беспрекословно овладело им.
Он потянулся и поднял ее за руки. Ульяна обхватила его бедра икрами и вцепилась пальцами в плечи. Ее влажные губы заскользили по его шее, а отнюдь не осторожные укусы только разожгли его страсть. Кирилл ускорил темп, яростно врываясь в нее, не осторожничая и не спрашивая на то позволения, владея ею полностью, как и всегда любой женщиной, упиваясь тем, что она податлива и благодарна.
Он прижался к ней всем телом, жалея, что не снял рубашку, чтобы ощутить ее влажную кожу своей, обхватил ее ягодицы, направляя и будто натягивая на себя. В один миг его тело превратилось в оголенный нерв, вены взорвались от всполохов огня, кожу опалило, и со звериным рыком Кирилл высвободился от избытка разрушительной энергии.
И Ульяна одновременно сжалась всем телом от безудержного удовольствия и приникла к нему в изнеможении. Она знала — они кончили вместе. Такое было впервые в ее опыте. И сейчас она отчаянно цеплялась за его плечи, боясь отпустить и потерять то, что только что обрела, — невероятное умиротворение и такое абсолютное счастье быть женщиной.
Но Барховский и сам не отпускал ее, тяжело дыша ей в шею, прикусывая кожу за ухом, остывал, неторопливо скользя внутри нее. Она ощущала, как медленно затихает пульсация его члена и странно радовалась, что он продолжает обнимать ее. Ей нравилось остывать после таких бурных ощущений в объятиях и непременно, чтобы член мужчины был внутри. Этого ей не хватало с Аркадием, и сейчас она ощущала себя на грани помешательства от невыразимого удовольствия. В голове было пусто, только кровь шумела в ушах, и сердце стучалось в грудь Барховского. А вокруг будто вакуум, и не хотелось нарушать это безмерное упоение ни малейшим движением.
Спустя минуту или две Кирилл отстранился и замер в нескольких сантиметрах от ее рта. «Теперь я точно выкину тебя из головы», — подумал он, любуясь ее чувственными губами и желая попробовать их на вкус. Он уже двинулся навстречу, и она потянулась за поцелуем, но, заметив ее жаждущий взгляд, Кирилл сразу отрезвел и отстранился. Как бы ему ни хотелось коснуться ее снова, пора было заканчивать с этим: он взял, что хотел.
Ульяна смутилась и уронила плечи, наблюдая, как Барховский начал натягивать брюки, а потом медленно откинулась назад на вытянутых руках. Так неприятно опустело внизу живота. Она могла поклясться, что в то мгновение, когда он кончил и взглянул в ее глаза, он нуждался в ней так же, как и она в нем. В какой момент оборвалась такая призрачная нить, связавшая их, Ульяна не поняла, но чувствовала, что все еще связана с ним. И тяготилась ощущением этой зависимости.
Мужчина отошел, а Ульяна без сил опустилась на спину и, согнув ноги в коленях, отвернула голову к окну. Сейчас не хотелось ни думать, ни анализировать, ни подниматься: мышцы ломило от слабости, от безотчетного блаженства кружилась голова, а внизу живота все еще пульсировало и желало присутствия мужчины.
Где-то за стеной зашумела вода.
«У него и душевая есть?»— безучастно отметила Ульяна и, обняв себя за плечи, тяжело вздохнула от противной щекотки в груди.
За окном мерцали огни города, эйфория медленно растворялась в трезвеющем сознании и остывающем от возбуждения теле. За ознобом потянулось разочарование и пустота… Неприятное осознание, что она начнет по этому тосковать, а хуже всего — наступит непонятное завтра.
«Это ведь была оплата, — пришли мрачные мысли. — Как мерзко… — она провела рукой по низу живота и содрогнулась от острой жалости к себе. — Но что уж тут лицемерить, не он один получил удовольствие. Я тоже. Так какие могут быть обиды? Пожалеть себя — маленькую девочку — захотелось? Просто надо перестать заниматься такими глупостями. Иначе с каждым разом будешь чувствовать себя все грязнее. Да и вряд ли этот следующий раз случится. Возомнила себе…»
Она горько усмехнулась и поморщилась, оттого что что-то на столе укололо ее в лопатку, но, закрыв глаза, продолжала лежать. Будто если поднимется, то произойдет что-то непредсказуемое и ужасное, что развеет и без того ускользающее чувство нужности и важности… хоть и такое сомнительное, ведь это только мужская похоть и ее неподдающаяся объяснению слабость перед этим мужчиной.
От мрачной задумчивости Ульяна не заметила, как Барховский вернулся. Только когда почувствовала прохладные пальцы на своем запястье, открыла глаза и посмотрела ему в лицо.
— Поднимайся, — произнес он и уверенно потянул ее на себя.
Ульяна с неохотой подалась вперед и поморщилась, когда что-то отпало от кожи спины на стол.
— Скрепка, — сухо прокомментировал Барховский и протянул ей белье.
Ульяна смущенно забрала бюстгальтер и трусики, соскользнула со стола и надела их. Рубашки не оказалось рядом.
— Больше не прячься от меня, — привычно указывающим тоном сказал он и протянул ей рубашку. В глаза не смотрел, но вовсе не был смущен, как она, скорее, равнодушен.
«Чего он еще хочет от меня? — разочарованно нахмурилась Ульяна. — Продолжения? Он думает, я буду бежать к нему по первому зову?!»
— Я не терплю отказов, — отворачиваясь, добавил он.
На это она беззвучно рассмеялась. Но внутри уже грызло уязвленное самолюбие. Как бы унизительно ни было, но Ульяна все же допустила эту горькую мысль: «Я стала подстилкой».
Это вернуло ее на землю. Из тела улетучились малейшие признаки только что испытанного удовольствия, а из сознания — лишние иллюзии. Она почувствовала себя опустошенной.
— Тогда, может, ради приличия, пригласите меня на свидание? — с плохо скрытым сарказмом произнесла она, накидывая рубашку.
— Я не романтик, — отходя к своему креслу, ответил Кирилл, чувствуя, что желание каких-либо дальнейших встреч с Исаевой начинает испаряться, освобождая его от навязчивых мыслей.
