– Один – сделает сенбернара вялым, два – усыпят его навсегда. Сколько ставить? Чувствительность к препарату у людей и собак разная.
– Ставь один. Пусть лучше чувствует, но выживет. Немного же обезболит?
– Немного обездвижит. Обезболит вот это, – показывает он ещё один шприц.
Втыкает ей в капельницу тот, который «обездвижит».
– Я не буду это вводить. Жми на поршень сам. Если что – твоя ответственность. Медленно вводи.
И я жму на поршень.
Мне кажется, что этот экземпляр живучее остальных, и так просто его не угробить. Но смотреть на её болезненные судороги невыносимо.
Голова начинает кружиться. В глазах звёзды.
– Сколько из меня выкачалось?
– Откуда я могу знать?! – он регулирует что-то на капельнице.
Ладно. Начнёт отключать – вытащу иглу.
Мара больше в себя не приходит. И я с шумом в ушах наблюдаю, как сначала доктор втыкает в неё ещё что-то, а потом стальная пуля с грохотом летит в стальную ванночку.
Всё?
– У неё может быть внутреннее кровотечение… У неё может быть… – перечисляет и перечисляет ветеринар все возможные беды, которые могут не позволить ей продолжать дышать. – Ей необходимо в больницу, на УЗИ. Она не должна была отключиться, в конце концов!
– Зашивай, – я выдергиваю иглу сначала из её руки, потом из своей.
Он не очень ровно накладывает повязку, фиксирует её лейкопластырем.
И я прижимаюсь лицом к её шее, ловя губами неровный и нечастый пульс.
– Есть что-нибудь сладкое?
Мне очень нужны сейчас силы, а они закончились.
Он кладёт рядом со мной стандарт глюкозы.
Хочу поспать так. Через несколько минут чувствую, как сильно стальной стол холодит мои предплечья.
Встаю, оглядываюсь. Возле окна мягкая кушетка. Голова кружится. Преодолевая слабость и усталость, поднимаю Мару дрожащими от перенапряжения руками и переношу на кушетку.
– Нельзя её трогать!!
Голова кружится. Опираюсь руками на стену.
– Она обещала выжить, – мне кажется, что от нервов и потери крови я начинаю бредить.
Съедаю глюкозу. Забираю ствол. Достаю деньги, оставляю на окровавленном столе.
– Ты же неглупый человек? – устало поворачиваюсь я к ветеринару. – Я же не пожалею о том, что оставил тебя в живых? Моим людям не придётся это исправлять?
– Нет. Девушку жалко. Красивая…
– Она выживет.
– Не уверен. Вернее, уверен, что нет, – достаёт сигареты. – У неё гипоксия от кровопотери. Смотри… мраморный рисунок на коже. Ей нужен кислород.
Дышит она нехорошо.
– Дай его ей!
– Это всего лишь ветеринарная клиника. Откуда у меня?
– А что есть?
– Нашатырь, – вздыхает он.
Мне не хочется, чтобы она сейчас приходила в себя. Ей будет больно и плохо. И от того, что она очнётся, больше кислорода не станет. Пусть полежит немного так.
Я набираю своих, чтобы везли фургон и врача с кислородом.
Забираю её кисть в свои, ложусь, уткнувшись лицом в наши руки, и отрубаюсь.
Через какое-то время ветеринар касается моего голого плеча.
– Приехали.
В дверях стоит Вадик. Прилетел уже? Устало ему киваю.
Опять трогаю губами шею, ловя подрагивающий пульс.
– Давай нашатырь.
Забираю у него ватку, подношу к её носу. Нет реакции.
– Мара, – шлёпаю её по щеке. – Мара!! Ну, давай…
Подношу ещё раз. По инерции вдыхаю сам – вдруг ветеринар ошибся с препаратом. Нашатырь бьёт по мозгам, и я дёргаюсь от него назад.
Заходит врач. Я не сталкивался с ним раньше, но по его спокойной реакции и отсутствию эмоций вижу, что «наш». Бегло осматривает. Оттягивает ей веко.
– Гипоксия… Кома…
– Что это значит?
– Это значит: сначала отключится мозг, потом сердце.
Я понимаю, что он говорит. Но я в это не верю. И меня даже не дёргает.
«Она обещала мне…» – кручу в голове свою иррациональную мантру.
Обмениваются парой фраз с ветеринаром.
– На носилки. Забираем.
Пока мы едем в фургоне, я держу её за руку, ловя редкий пульс и перебирая тонкие пальцы с кольцами. Мои люди смотрят на меня с вопросом. Кроме Вадика никто не в курсе… Не в курсе, на самом деле, даже Вадик. Я вижу, как он пытается заглянуть ей в лицо. Но, столкнувшись с моим хмурым взглядом, отводит глаза.
На крупном кольце на её среднем пальце тоже руна ольгиз. Жизнь и смерть. Но у меня она повёрнута лапками кверху, а у неё – лапками книзу. И мне не нравится это. Я не знаю, как надо. Но верю, что она не надела бы на меня руну, привлекающую смерть. Поэтому я снимаю кольцо, переворачиваю его и надеваю обратно.
Оживай.
Глава 24 - Кома
В небольшом коттедже в пригороде наша «семейная» реанимация. Врач, медсестра… В комнате две кушетки. Одна – моя. Я уже был здесь однажды, выхватив ножевое.
Мара теперь напоминает того мужчину, к которому она заходила вчера. На лице маска, в вены воткнуты капельницы. Прибор контроля состояния пикает. Чуть медленней, чем должен. И показатели на экране нехорошие. Я не понимаю их, но молчаливого хмурого врача по-другому сложно интерпретировать.
Меня вырубает. Закрываю глаза, но вместо сна опять проваливаюсь в какое-то пограничье. Меня подкидывает от тряски, холодного пота и ужаса. Мне кажется, что я слышу точно такой же звук, с которым вела меня Мара в Навь. Только он более мощный. Моё парализованное тело вибрирует в такт ему.
Реальность со сном смешиваются. Я слышу равномерное пиканье приборов и одновременно опять вижу тот зеркальный туннель. Я знаю – она там. Иду к этому зеркальному входу, останавливаюсь перед ним, но вижу не своё отражение, а тёмный силуэт Мары.
– Мара…
– Отпусти меня.
Как это сделать, я не понимаю. Оглядываюсь в поисках чего-нибудь тяжёлого, чтобы расколотить это зеркало. Ничего нет… Но в моих руках вдруг оказывается ствол. Я поднимаю его, прицеливаюсь в отражение и не могу нажать на курок. Ведь выстрелю я в неё.
– Отпусти меня…
Как?...
Кладу руки на зеркало и даже сквозь сон чувствую, какое оно ледяное! Из моих рук словно мощным насосом выкачивает тепло, они немеют. С трудом отрываю.
