Онория придвинула стул ближе к кровати и села.
– Я не задумывалась об этом, пока не приехала ухаживать за тобой. Я имею в виду то, что у меня никогда не было высокой температуры. Мама говорит, лихорадка плохо переносится.
Она приехала ради него? Маркус не знал, почему для него это оказалось столь важным. В Фенсмуре больше не было людей, из-за которых Онория могла бы приехать, а она здесь, возле него, но всё-таки это казалось…. Ну, это не странно. И не удивительно. Просто….
Неожиданно.
Маркус постарался напрячь свой усталый рассудок. Может ли что-то быть одновременно не удивительным и неожиданным? Поскольку так оно и есть. Он никогда не ожидал, чтобы Онория, забросив все дела, приедет в Фенсмур заботиться о нём. Однако она здесь, и этот факт совсем не удивляет его.
Такое чувство, что это нормально.
– Спасибо, что открыла окно, – тихо сказал он.
– Пожалуйста. – Она пыталась улыбнуться, но ей не удалось скрыть тревогу. – Уговорить меня не составляло труда. Мне ещё никогда в жизни не было так жарко.
– Мне тоже, – попробовал пошутить Маркус.
Она снова улыбнулась, по-настоящему.
– О, Маркус, – сказала Онория, наклоняясь, чтобы откинуть ему волосы со лба. Она покачала головой, и выглядело так, будто она сама не знает, зачем это делает. Её собственные волосы падали ей на лицо, как всегда, гладкие и прямые. Она подула, пытаясь отодвинуть волосы от губ, но они снова вернулись на место. Наконец, девушка отодвинула волосы рукой, заправив за ухо.
А они упали обратно ей на лицо.
– Ты выглядишь хрипло уставшей, – заметил Маркус.
– Это говорит человек, который не может держать глаза открытыми.
– Туше, – ответил он, ухитрившись сопроводить свои слова движением указательного пальца.
Онория немного помолчала.
– Ты хочешь пить?
Он кивнул.
– Прости. Я сразу должна была спросить тебя об этом. Наверное, тебя замучила жажда.
– Совсем немного, – соврал Маркус.
– Миссис Уэзерби оставил графин с водой, – говорила девушка, поворачиваясь к столику позади неё. – Она не холодная, но довольно освежающая.
Маркус снова кивнул. Всё, кроме кипятка, будет освежающим.
Она протянула ему стакан, потом сообразила, что он не сможет пить из него, лёжа навзничь.
– Давай я тебе помогу, – сказала Онория, ставя стакан обратно на стол. Она обхватила его и помогла сесть, обладая скорее настойчивостью, чем необходимой силой.
– Вот так, – произнесла Онория голосом гувернантки. – Только подоткнём одеяло и попьём водички.
Маркус моргнул несколько раз так медленно, что не был уверен, что сможет снова раскрыть глаза. На нём не было рубашки. Забавно, что он вспомнил об этом именно сейчас. Ещё забавнее то, что его никак не тревожила девичья чувствительность Онории.
Она, наверное, покраснела. Он не мог видеть этого. В комнате было слишком темно вокруг. Неважно. Это же Онория. Она умница. Здравомыслящая умница. Её не напугать видом его груди.
Маркус отпил глоток воды, затем другой, не замечая, как вода стекает у него с подбородка. Господи, как приятно. Его язык высох и распух.
Онория издала бормочущий звук и стерла рукой воду с его кожи.
– Прости, – проговорила она. – У меня нет носового платка.
Он медленно кивнул, припоминая ощущение её пальцев на своей щеке.
– Ты была здесь раньше, – произнёс Маркус.
Она вопросительно на него посмотрела.
– Ты меня трогала. За плечо.
У неё на губах появилась легкая улыбка.
– Это было всего несколько минут назад.
– Правда? – Он задумался.
– Я здесь уже несколько часов, – ответила Онория.
Его подбородок приподнялся на долю дюйма.
– Спасибо.
Это его голос? Чёрт, как слабо он звучит.
– Передать не могу, как я рада, что ты проснулся. Я имею в виду, что ты выглядишь просто ужасно, но гораздо лучше прежнего. Ты говоришь. И находишься в своём уме. – Онория всплеснула руками в жесте, нервном и неистовом. – Чего я не могу сказать о себе.
– Не будь глупышкой, – сказал он.
Онория быстро покачала головой и отвела взгляд. Но Маркус увидел, как она быстро смахнула слёзы.
Она плачет из-за него. Он ощутил, как его голова клонится набок. Сама мысль об этом невыносима. Душераздирающая мысль. Он никогда не хотел, чтобы Онория плакала.
Она… Ей не нужно…. Маркус сглотнул. Он не хочет, чтобы она плакала. Он так устал. Он не так много понимает сейчас, но это знает наверняка.
– Ты напугал меня, – произнесла Онория. – Готова спорить, ты не думал, что сможешь сделать это.
Она говорила так, словно пыталась пошутить, но он видел, что она притворяется. Однако Маркус оценил её попытку.
– Где миссис Уэзерби? – Спросил он.
– Я отправила её спать. Она измучена.
– Хорошо.
– Она ухаживала за тобой самым тщательным образом.
Он снова едва заметно кивнул, надеясь, что Онория увидит. Экономка выхаживала его, когда он болел в последний раз, в одиннадцать лет. Отец не зашёл в комнату ни разу, а миссис Уэзерби не отходила от его постели. Маркус хотел рассказать Онории об этом случае или о том, как отец уехал из дома в канун Рождества, и миссис Уэзерби развесила столько веток, что в Фенсмуре пахло как в лесу на протяжении недель. Это было его самое лучшее Рождество – до тех пор, пока его не пригласили праздновать к Смайт-Смитам.
Там ему было лучше всего. И всегда будет.
– Хочешь ещё воды? – спросила Онория.
Маркус хотел пить, но не был уверен в том, что ему хватит сил сделать глоток.
– Я помогу тебе, – проговорила она, поднося стакан к его губам.
Он отпил и устало вздохнул.
– Нога болит.
– Наверное, там до сих пор вывих, – кивнула Онория.
Маркус зевнул.
– Это словно…. Небольшое пламя. С маленькой кочергой.
Она широко раскрыла глаза. Маркус не винил её. Он сам не понимал, что имеет в виду.
Она наклонилась, нахмурилась с тревогой и снова приложила руку к его лбу:
– Ты снова стал горячим.
Маркус попытался улыбнуться. Кажется, ему удалось это сделать одной стороной рта:
– Разве я не был таким до этого?
– Нет, – честно ответила Онория. – А сейчас ты горячий.
– Он приходит и уходит.
– Жар?
