– Прости, Маркус, – прошептала Онория, нежно притрагиваясь к ране.
Он не шелохнулся.
Она выдохнула воздух, который задерживала, и поглядела на ткань. Она пестрела пятнами крови и желтоватыми следами гноя, сочившегося из раны.
Уверовав в свои способности, Онория сложила ткань чистой стороной наверх и прижала её с большей силой. Его это сильно не потревожило, так что она повторяла эту процедуру снова и снова, пока на ткани не осталось чистого места.
Онория с тревогой посмотрела на дверь. Где же миссис Уэзерби? У неё стало получаться, но с горячей водой, она была уверена, было бы ещё лучше. Однако она не собирается останавливаться. Особенно теперь, когда Маркус оставался относительно спокойным.
Она подошла к комоду и вынула ещё одну пару белья.
– Не знаю, что ты станешь надевать, когда я здесь закончу, – произнесла девушка, поставив руки в боки.
– Снова намочим, – сказала она себе, намочив ткань – Снова к тебе.
На этот раз она нажала сильнее. Насколько ей известно, нужно нажимать на порезы, если хочешь остановить кровотечение. У Маркуса не совсем кровотечение, но усилие, конечно, не повредит.
– Я имею в виду, не повредит в принципе, – сказала Онория больному, который, слава Богу, пребывал в бессознательном состоянии. – А вот сейчас тебе будет больно.
Она снова намочила ткань, нашла на ней чистый отрезок и перешла к той части раны, которую пыталась не трогать. Наверху был участок, который выглядел хуже всего, более жёлтый и сильно раздувшийся.
Она слегка промокнула, стараясь не причинить боли, а затем, когда Маркус лишь забормотал сквозь сон, нажала сильнее.
– Потихоньку, – шептала Онория, заставляя себя дышать спокойно. – Вот так.
Она сможет. Она поможет ему. Нет, она вылечит его. Как будто вся предыдущая жизнь готовила её к этому моменту.
– Именно поэтому я не вышла замуж в прошлом году, – сообщила девушка Маркусу. – Иначе я не смогла бы сейчас ухаживать за тобой.
Она немного задумалась:
– Разумеется, можно поспорить о том, что ты бы не оказался в подобном положении, если бы не я. Но мы не станем заходить так далеко.
Она продолжала трудиться, очищая рану, затем остановилась, чтобы размять затекшую шею. Она посмотрела на ткань. Зрелище было отвратительным, но её это больше не беспокоило.
– Видишь? – продолжила она. – Это должно означать, что я неплохо справляюсь.
Онория подумала, что ей тоже стало легче. Она старалась быть практичной и не эмоциональной, но вдруг, откуда не возьмись, сразу после того, как она беспечно объявила о своих успехах, у неё из горла вырвался придушенный звук. Полу-вздох, полу-всхлип, который её удивил.
Маркус может умереть. Реальность факта обрушилась на неё с сокрушительной силой. Он может умереть, и она останется совершенно одинокой. Они не так уж часто виделись в последние годы, если, разумеется, не считать последних нескольких недель.
Но она всегда знала, что Маркус есть. Мир просто становился лучше от того, что Маркус существует.
А теперь он может умереть. Она пропадёт без него. Как она не понимала этого раньше?
– Онория!
Онория повернулась. Её мать ворвалась в двери.
– Я пришла так быстро, как могла, – сказала леди Уинстед, пересекая комнату. И тут она увидела ногу Маркуса. – О, Боже мой.
Онория ощутила, как ещё один задыхающийся всхлип рвётся наружу. Из-за того, что мама здесь, из-за того, что она смотрит на Маркуса. Как в тот раз, когда ей было двенадцать, и она упала с лошади. Тогда она поднялась и прошла всю дорогу до дома, вся в ушибах, с окровавленным лицом от удара об камни.
А потом она увидела мать, выражение её лица, и тут она заревела.
Как и сейчас. Онории хотелось рыдать в голос. Господи, ей больше всего хочется всё бросить, отвернуться и плакать, плакать, плакать.
Но она не может. Она нужна Маркусу. Ради него нужно оставаться спокойной. И способной действовать.
– Миссис Уэзерби принесёт горячую воду, – сказала Онория матери. – Она должна скоро вернуться.
– Хорошо. Нам понадобится много горячей воды. И бренди. И острый нож.
Онория с удивлением посмотрела на мать. Она говорит так, словно знает, что делать. Её мама.
– Доктор захочет отрезать ему ногу, – угрюмо произнесла леди Уинстед.
– Что? – Онории такое в голову не приходило.
– И он может оказаться прав.
У Онории сердце почти остановилось, когда её мать продолжила:
– Но ещё не поздно.
Онория потрясённо смотрела на мать. Она не помнит, когда в последний раз слышала, чтобы мать говорила с такой убеждённостью. Покидая Англию, Дэниел словно увёз часть леди Уинстед с собой. Она была совершенно растеряна, не в силах думать о чём-то или о ком-то, даже о родной дочери. Похоже, что она не могла заставить себя принять какое бы то ни было решение, поскольку это означало бы, что она принимает свою жизнь такой, как она есть, смирившись с тем, что её единственный сын уехал, возможно, навсегда.
Но, может быть, леди Уинстед просто требовался повод, чтобы проснуться. Критический момент.
Может быть, ей было нужно стать кому-то необходимой.
– Отойди, – сказала леди Уинстед, закатывая рукава.
Онория отступила, пытаясь игнорировать укол ревности. Разве она не нуждалась в своей матери всё это время?
– Онория?
Она посмотрела на мать, которая глядела на неё с ожидающим выражением на лице.
– Извини, – пробормотала девушка, протягивая тряпку. – Тебе нужно это?
– Только чистую, пожалуйста.
– Разумеется. – Онория бросилась выполнять требование матери, совершенно исчерпав запасы нижнего белья Маркуса.
Мать взяла предложенную ткань, вгляделась в неё сконфуженно и сказала:
– Но это же….
– Это всё, что мне удалось найти, – пояснила Онория. – Я подумала, что нельзя терять времени.
– Так и есть, – подтвердила мать. Она посмотрела Онории в глаза с мрачной прямотой. – Я видела такие раны прежде.
Её прерывистое дыхание выдавало нервозность.
– У твоего отца. На плече. Это было до того, как ты родилась.
– Что случилось?
Мать осматривала ногу Маркуса, прищурившись.
– Попробуй добавить света.
Когда Онория полностью раздвинула занавеси, мать произнесла:
– Я не знаю, как он порезался. Только началось заражение.
Очень тихо она добавила:
– Почти такое же, как это.
– Но отец поправился, – сказала Онория, переходя ближе к матери. Конец истории она могла угадать. У отца до самой смерти были две совершенно здоровые руки.
