Но по какой-то причине Онория никогда не принимала этот позор близко к сердцу. Она была способна постоянно удерживать на лице улыбку. И когда она прикасалась смычком к скрипке, то делала это с удовольствием. Ведь её семья смотрит на неё, а это так много значит для них.
– Ну что же, – проговорила девушка, пытаясь вернуть разговор к предыдущей теме, которая уже настолько отошла в прошлое, что у неё ушло время на то, чтобы вспомнить, о чём шла речь. – Думаю, я не стану пропускать Сезон. Я просто так это говорила. Поддерживаю разговор. Болтаю всякую чушь.
– Лучше выйти замуж за хорошего мужчину, чем поспешить и попасть впросак, – глубокомысленно изрекла мать. – Все твои сёстры нашли хороших мужей.
Онория согласилась, хотя её шурины представляли собой в целом не совсем тот сорт мужчин, который привлек бы её. Однако все они относились к своим жёнам с уважением, все до одного.
– Они тоже не все вышли замуж в свой первый сезон, – добавила леди Уинстед, не отрываясь от дела.
– Это правда, но мне кажется, что все девочки сделали это до конца своего второго сезона?
– Разве? – Мать подняла взгляд и моргнула. – Полагаю, ты права. Даже Генриетта? Да, и она тоже, в самом конце.
Она вернулась к работе со словами:
– Ты найдёшь кого-то. Насчёт этого я совершенно спокойна.
Онория негромко фыркнула:
– Очень рада за тебя.
– Я не совсем понимаю, что произошло в прошлом году. Я была уверена, что Трэверс сделает тебе предложение. А если не он, то лорд Фотерингэм.
Онория покачала головой:
– Понятия не имею. Я тоже так думала. Лорд Бэйли казался особенно увлечённым. А потом вдруг… Все пропали. Словно они утратили интерес за одну ночь. – Она пожала плечами и посмотрела на Маркуса: – Возможно, это к лучшему. Что ты думаешь, Маркус? Думаю, тебе никто из них не нравился. – Девушка вздохнула. – Полагаю, для меня важно твоё мнение, хотя вряд ли это имеет значение.
Она коротко хохотнула.
– Можешь поверить, что я только что так сказала?
Он повернул голову.
– Маркус?
Он очнулся? Она внимательно вгляделась в него, ища на лице следы…. Хоть чего-нибудь.
– В чём дело? – спросила мать.
– Я не уверена. Он подвигал головой. Я имею в виду, он так делал и раньше, но сейчас по-другому. – Девушка сжала его плечо, молясь, чтобы он почувствовал её жест в этом лихорадочном состоянии. – Маркус? Ты меня слышишь?
Его губы, пересохшие и потрескавшиеся, слегка шевельнулись:
– Он… Онор…
О, слава Всевышнему!
– Не говори ничего, – сказала она. – Всё хорошо.
– Больно, – прохрипел Маркус. – Дьявольски…. больно.
– Знаю. Я знаю. Извини.
– Он в сознании? – Спросила мать.
– Едва ли. – Онория вытянула руку, чтобы отыскать ладонь Маркуса. Она переплела свои пальцы с его пальцами и крепко сжала. – У тебя жуткая рана на ноге. Мы пытаемся её очистить от гноя. Будет больно. Боюсь, очень больно, но это нужно сделать.
Он слабо кивнул.
Онория посмотрела на миссис Уэзерби:
– У нас есть лауданум? Возможно, мы дадим ему немного, пока он в состоянии его проглотить?
– Думаю, есть, – сказала экономка. Она не переставала ломать руки с тех пор, как пришла с горячей водой и полотенцами. Кажется, она почувствовала облегчение от того, что ей нашлось дело. – Я могу пойти искать лауданум прямо сейчас. Он может находиться лишь в одном месте.
– Хорошая идея, – одобрила леди Уинстед. Тут она остановилась и подошла к изголовью кровати. – Ты слышишь меня, Маркус?
Маркус ответил слабым движением подбородка.
– Ты серьёзно болен, – сказала она.
Он улыбнулся.
– Да, да, – проговорила леди Уинстед с ответной улыбкой. – Это очевидный факт. Но ты поправишься, уверяю тебя. Поначалу будет немного больно.
– Немного?
Онория ощутила, что ее дрожащие губы улыбаются. Невозможно поверить, что Маркус способен шутить в такой момент. Она так гордится им.
– Мы справимся, Маркус, – проговорила она и, и прежде чем поняла, что делает, наклонилась и поцеловала его в лоб.
Он повернулся к ней лицом, глаза его полностью открылись. Он дышал с трудом, и кожа его по-прежнему оставалось горячей. Но когда Онория посмотрела ему в глаза, она увидела его там, за болью, сквозь жар.
Он прежний Маркус, и она не позволит, чтобы с ним что-нибудь случилось.
Тридцать минут спустя Маркус снова уснул, чему способствовала порция лауданума. Онория села так, чтобы держать его за руку. Она продолжала беседовать с ним. Кажется, не имело значение, что именно она говорит, но она не единственная, кто заметил, что звук её голоса успокаивает больного.
Или она могла так надеяться. Поскольку в противном случае она была совершенно бесполезна. Чего она не смогла бы пережить.
– Думаю, мы почти закончили, – сказала она ему. Она искоса взглянула на мать, которая продолжала трудиться над ногой Маркуса. – Думаю, мы должны закончить. Представить не могу, что там что-то ещё осталось.
Но тут леди Уинстед испустила раздражённый вздох и откинулась назад, утирая лоб.
– Что такое? – спросила Онория.
Мать покачала головой и вернулась к работе, но уже через минуту снова отодвинулась:
– Я не вижу.
– Что? Но это же невозможно. – Онория задержала дыхание, стараясь успокоиться. – Просто наклонись ближе.
Леди Уинстед возразила:
– Не в этом дело. Точно так же как, когда я читаю. Мне приходится держать книгу подальше от глаз. Я… я не могу…
Она нетерпеливо вздохнула:
– Я просто вижу недостаточно хорошо. Особенно мелкие частицы.
– Я сделаю это, – произнесла Онория голосом более уверенным, чем она себя чувствовала.
Мать посмотрела на неё, но не удивилась:
– Это нелегко.
– Я знаю.
– Он может начать кричать.
– Он уже кричал, – ответила Онория. Но горло её сжалось, а сердце бешено заколотилось.
– Крики труднее слышать, когда ножницы в твоих руках, – тихо заметила мать.
Онории хотелось сказать нечто элегантное и героическое о том, насколько труднее будет, если Маркус умрёт, а она не сделает всё возможное для его спасения. Но не смогла. Слова остались у неё внутри, она не хотела тратить энергию на разговоры.
– Я смогу, – выговорила она.
Она посмотрела на Маркуса, который оставался привязанным к кровати. За последний час он стал из ярко-красного мертвенно-бледным. Это хороший признак? Она спрашивала у матери, но той тоже это было неизвестно.
