Ему интересно. Не сами слова. А просто слушать её голос.
– Маме сейчас все время жарко. Меня это сводит с ума. То ей жарко, то холодно, и снова жарко. Клянусь, что нет никакой закономерности или причины для этого. Но ей чаще делается жарко, чем холодно. Если ты захочешь сделать ей подарок, советую подарить веер. Они ей всегда нужны.
Онория снова прикоснулась к плечу Маркуса, затем легонько убрала волосы с его лба. Приятно. Нежно и заботливо, что было ему столь непривычно. Почти так же, как когда она приехала и заставила его пить чай.
Ему нравится, когда за ним ухаживают. Представьте себе.
Маркус вздохнул. Для него этот вздох прозвучал как счастливый. Он надеялся, что она правильно его поймёт.
– Ты долго спал, – проговорила Онория. – Мне кажется, температура упала. Не полностью, но ты выглядишь спокойным. А знаешь, что ты разговаривал во сне?
Что, правда?
– Правда, – продолжала она. – Могу поклясться, что сегодня ты сказал что-то о морском ангеле. А совсем недавно ты говорил, кажется, о луковицах.
Луковицы? Не морковь?
– О чём ты думал? Интересно. О еде? Рыба с луком? Я бы вряд ли стала есть такое во время болезни, но каждому своё.
Она снова погладила Маркуса по волосам, а потом, к его удивлению и восторгу, поцеловала в щёку.
– Ты не такой ужасный, знаешь ли, – проговорила Онория с улыбкой.
Он не мог видеть, как она улыбается, но знал это.
– Ты любишь притворяться нелюдимым и погружённым в себя, но ты не такой. Хотя ты умеешь сурово взглянуть.
Разве? Он не собирался так смотреть. Тем более на неё.
– А ты меня почти одурачил. Я почти невзлюбила тебя в Лондоне. Но это потому, что я позабыла тебя. Такого, каким ты был, я имею в виду. И какой ты есть сейчас.
Он понятия не имеет, о чём говорит Онория.
– Ты не любишь, когда люди видят тебя по-настоящему.
Девушка снова замолчала. Ему показалось, что он слышит движение, видимо, она удобнее уселась в кресле. Когда Онория заговорила, в голосе её опять послышалась улыбка:
– Я думаю, ты стесняешься.
Ради всего святого, он сам мог сказать ей об этом. Он ненавидит разговаривать с незнакомыми людьми. И всегда ненавидел.
– Странно думать так о тебе, – продолжала она. – Никогда не подумаешь о мужчине, что он застенчив.
Представить не могу почему.
– Ты высокий, – задумчиво сказала Онория, – хорошего телосложения, умный, такой, каким положено быть мужчине.
Маркус отметил, что она не назвала его красивым.
– Не говоря уже о том, что ты до неприличия богат и имеешь титул. Если бы ты задумал жениться, я уверена, что мог бы выбрать любую, кого пожелаешь.
Значит, Онория считает его уродом?
Она потрогала его за плечо:
– Ты не представляешь себе, сколько людей хотело бы оказаться на твоём месте.
Прямо сейчас? Это маловероятно.
– Но ты стесняешься, – проговорила она с удивлением. Маркус почувствовал, как она придвинулась ближе, её дыхание овевало его щёку. – Думаю, мне в тебе это нравится.
Правда? Потому что он ненавидит свою застенчивость. Все годы он наблюдал за тем, как Дэниел общается с каждым встречным без всяких колебаний. Маркусу всегда требовалось время, чтобы настроиться. Вот почему он так любил проводить время со Смайт-Смитами. В их доме царили хаос и сумасшествие. Он почти незаметно влился в их жизнь и стал одним из них.
Его единственная семья.
Онория снова притронулась к его лицу, проведя пальцем по изгибу носа.
– Не будь ты застенчив, ты был бы самим совершенством, – проговорила она. – Как герой из романов. Уверена, ты романов не читаешь, но все мои подруги воображают тебя одним из персонажей миссис Горли.
Маркус предполагал, что существует причина, по которой ему никогда не нравились её подруги.
– Я никогда не знала наверняка, герой ты или злодей.
Маркус решил не искать оскорблений в этом утверждении. В голосе Онории звучала шутливая улыбка.
– Ты должен выздороветь, – прошептала она. – Не знаю, что со мной будет, если ты не поправишься.
И едва слышно девушка добавила:
– Думаю, что ты можешь стать моим пробным камнем.
Маркус попытался шевельнуть губами, чтобы заговорить, поскольку подобные слова невозможно оставить без ответа. Но его лицо оставалось непослушным, и ему удалось лишь издать несколько полу-вздохов, полу-звуков.
– Маркус? Хочешь воды?
Он хочет.
– Ты пришёл в себя?
Вроде бы да.
– Вот, – сказала Онория. – Попробуй.
Он ощутил что-то холодное возле губ. Ложка с водой. Однако глотать оказалось трудно, и она дала ему всего несколько капель.
– Не думаю, что ты уже в сознании, – проговорила Онория. Маркус расслышал, как она снова откинулась в кресле. Девушка вздохнула. Наверное, она устала. Он ненавидит утомлять её.
Но Маркус был рад, что она здесь. У него такое ощущение, что она тоже, возможно, является пробным камнем для него.
Глава 12
– Доктор! – Онория вскочила на ноги, когда на удивление молодой врач вошёл в комнату. Она раньше не встречала докторов, которые ещё не поседели.
– Его нога, – произнесла она. – Думаю, вы не осматривали её, когда…
– Я вообще его не видел, – резко ответил доктор. – Мой отец проводил осмотр.
– О, – Онория почтительно отступила назад, в то время как врач склонился над ногой Маркуса. Леди Уинстед, вошедшая вслед за ним, подошла и встала рядом с дочерью. Она взяла её за руку. Онория вцепилась в руку матери, словно в спасательный канат, ощущая горячую благодарность за поддержку.
Молодой человек разглядывал ногу Маркуса не столь долго, как казалось необходимым Онории, затем он приложил ухо к груди больного.
– Как много лауданума вы ему дали?
Онория посмотрела на мать. Она его отравила?
– Полную ложку, – ответила леди Уинстед. – Возможно, две.
Доктор выпрямился и повернулся к ним, его губы были плотно сжаты:
– Так одну или две?
– Трудно сказать, – пояснила леди Уинстед. – Он не смог проглотить всё.
– Мне пришлось вытереть ему лицо, – вставила Онория.
Доктор промолчал. Он снова приложил ухо к груди Маркуса, шевеля губами, словно он считал про себя. Онория ждала столько, сколько смогла вытерпеть, и заговорила:
