Онория не могла представить себе мир без Маркуса. Даже если он не будет присутствовать в её жизни, даже если он останется здесь, в Кембриджшире, а она уедет и выйдет замуж за кого-то из Уэльса, Йоркшира или с Оркнейских островов, она всё равно будет знать, что он жив-здоров, ездит верхом, читает книгу или сидит в кресле у камина.
Ещё не пришло время принимать решение, и неважно, как сильно Онория ненавидит неизвестность. Она не может вести себя эгоистично. Ей нужно сохранить Маркуса в целом виде до тех пор, пока существует такая возможность. Но что если, поступая таким образом, она потеряет драгоценное время?
Девушка зажмурилась, хотя продолжала лежать, уткнувшись в свои руки. Она чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, грозя вырваться наружу вместе с накопившимся ужасом и разочарованием.
– Пожалуйста, не умирай, – прошептала Онория. Она потёрлась лицом о предплечье, вытирая слёзы, и снова легла на сложенные руки. Возможно, ей следует молиться о его ноге, а не упрашивать самого Маркуса. Молиться Господу Богу или дьяволу, Зевсу или Тору. Она вознесла бы молитвы хоть молочнице, доящей коров, если бы это могло что-то изменить.
– Маркус, – снова произнесла она, поскольку сам звук имя приносило ей утешение. – Маркус.
– ….нория.
Девушка замерла и села.
– Маркус?
Глаза его не открывались, но она видела, как они двигаются под веками, и подбородок слегка шевельнулся.
– О, Маркус, – всхлипнула она. Слёзы полились с новой силой. – Прости, я не должна плакать.
Онория безуспешно искала платок, и, не найдя его, утёрла слёзы простыней.
– Я так рада слышать твой голос. Даже если ты сама на себя не похож.
– Во…
– Хочешь воды? – Онория ухватилась за обрывок произнесённого слова.
Маркус ещё раз подвигал подбородком.
– Вот, давай я тебя немного подниму. Так будет легче. – Она обхватила его под руками и слегка выпрямила. Немного, но хоть чуть-чуть. Стакан с водой стоял на прикроватном столике, и в нём все еще оставалась ложка – с прошлого раза, когда Онория пыталась его напоить.
– Я дам тебе несколько капель, – сказала она ему. – Понемногу. Боюсь, что ты подавишься, если я сразу дам много.
Однако этот раз Маркус справился гораздо лучше, и она влила в него добрых восемь ложек воды прежде, чем он подал ей знак, что напился и снова принял лежачее положение.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Онория, пытаясь взбить ему подушку. – Кроме того, что ужасно, я имею в виду.
Он слегка качнул головой. Кажется, это должно было заменить пожатие плечами.
– Ну, конечно, ты чувствуешь себя ужасно, – пояснила Онория. – Но есть ли изменения? Ещё ужаснее? Не так ужасно?
Маркус не ответил.
– Так же ужасно, как прежде? – Она рассмеялась. По-настоящему. Удивительно. – Я говорю глупости.
Маркус кивнул. Это движение было слабым, но гораздо энергичнее, чем всё, что ему удавалось до сих пор.
– Ты слышишь меня, – сказала Онория, не в силах сдержать дрожащую, широкую улыбку на лице. – Ты издеваешься надо мной, но ты меня слышишь.
Он снова кивнул.
– Как хорошо. Можешь дразниться сколько угодно. Когда тебе станет лучше, а ты обязательно поправишься, тебе будет запрещено это делать. Я имею в виду, дразнить меня, но сейчас милости прошу. Ох! – Онория подскочила, неожиданно в ней проснулась какая-то нервная энергия. – Я должна поверить состояние твоей ноги. Знаю, что доктор Уинтерс ушёл не так давно, но взглянуть не повредит.
У неё заняло два шага и одну секунду на то, чтобы убедиться, что нога его никак не изменилась. Рана оставалась красной и угрожающе поблёскивала, но болезненного жёлтого оттенка было больше не видно, и что самое важное, она не увидела никаких следов распространения красноты.
– Всё по-прежнему, – поведала Маркусу Онория. – Я не ожидала изменений, но как я и говорила, не повредит…. Ну, ты знаешь. Я уже говорила.
Она робко улыбнулась.
Некоторое время Онория молчала, радуясь одному виду Маркуса. Он лежал с закрытыми глазами и, если честно, выглядел точно так же, как во время визита доктора, но теперь она слышала его голос, и дала ему воды, и этого оказалось достаточно, чтобы вселить надежду в её сердце.
– Жар! – Внезапно воскликнула она. – Я должна проверить температуру!
Она потрогала его лоб.
– Ты такой же, как был. Что означает, теплее, чем следовало бы. Но лучше, чем раньше. Тебе определённо становится лучше.
Онория остановилась, задумавшись, не говорит ли она в никуда:
– Ты слышишь меня?
Он кивнул.
– Хорошо, потому что я знаю, что говорю ерунду, и нет смысла нести околесицу, когда тебя никто не слышит.
Маркус шевельнул губами. Она подумала, что он улыбается. Где-то в глубине души, Маркус улыбается.
– Я счастлива нести околесицу для тебя, – объявила она.
Он кивнул.
Онория приложила ладонь ко рту, опираясь локтем о свою другую руку, которой обнимала себя за талию:
– Хотелось бы мне знать, о чём ты сейчас думаешь.
Маркус слабо пожал плечами.
– Не пытаешься ли ты сказать, что не думаешь ни о чём? – Она шутливо погрозила ему пальцем. – Потому что я в это не поверю. Я слишком хорошо тебя знаю.
Онория подождала ответа, хоть самого небольшого. Но ответа не было, поэтому она продолжила говорить.
– Вероятно, ты размышляешь о том, как увеличить свой урожай зерновых в этом году, – предположила девушка. – Или думаешь о чересчур низкой арендной плате.
Она задумалась немного:
– Нет, ты думаешь, что арендная плата слишком высокая. Я уверена, что ты мягкосердечный лендлорд. Ты не хотел бы, чтобы кто-то выбивался из сил.
Маркус качнул головой.
– Нет, ты не хочешь, чтобы твои люди изнемогали, или нет, ты не об этом думаешь?
– … ты, – проскрежетал больной.
– Ты думаешь обо мне? – Прошептала Онория.
– Спасибо тебе. – Голос его был тих и едва различим, но она услышала его. Её последние силы ушли на то, чтобы удержаться от слёз.
– Я никуда не уйду, – произнесла она, взяв его за руку. – Пока ты не выздоровеешь.
– Спа… спа…
– Всё хорошо, – сказала ему Онория. – Не нужно повторять. И тебе не нужно благодарить меня.
Но она была рада, что он сделал это. Она не знала, что тронуло её больше – слова благодарности или его первое просто «ты».
Маркус думает о ней. Лёжа здесь, находясь практически при смерти, на волосок от ампутации ноги, он думает о ней.
