Онория только покачала головой. Ей нужно почитать. И поспать. И съесть кусочек пирога. Необязательно именно в таком порядке.
Вечером приехал доктор Уинтерс. Он объявил, что Маркус на пути к выздоровлению. Жар полностью спал, нога прекрасно заживает и даже прошёл отёк на вывихнутой лодыжке, о которой все почти забыли.
Поскольку жизнь Маркуса уже была вне опасности, леди Уинстед объявила, что они с Онорией немедленно складывают вещи и отбывают в Лондон.
– Сам факт поездки довольно необычен, – поведала она Маркусу наедине. – Сомневаюсь, что пойдут слухи, учитывая нашу многолетнюю дружбу и беспокойство о твоём здоровье, но нам обоим известно, что свет не будет столь снисходителен, если мы станем задерживаться.
– Разумеется, – пробормотал Маркус.
На самом деле, это даже к лучшему. Ему безмерно скучно и будет не хватать общества обеих дам, но в скором времени начинается Сезон, и Онория должна вернуться в Лондон. Она незамужняя дочь графа, которая подыскивает себе мужа; Лондон самое подходящее для неё место в это время года.
Ему тоже придётся приехать в город, чтобы сдержать слово, данное Дэниелу, и проследить, чтобы она не сочеталась браком с полным идиотом, но он прикован к постели по приказу доктора и останется в ней ближайшую неделю. После этого его, скорее всего, продержат дома ещё неделю-другую, пока доктор Уинтерс не убедится, что риск заражения миновал. Леди Уинстед взяла с Маркуса обещание, что он будет следовать указаниям доктора.
– Мы не для того спасли тебе жизнь, чтобы ты потратил её впустую, – сказала она ему.
Пройдёт около месяца, прежде чем он сможет последовать за ними в город. Этот факт необъяснимо огорчал его.
– Онория где-то здесь? – спросил он леди Уинстед, хотя знал наверняка, что неприлично справляться о незамужней юной леди у её матери, даже если речь идёт об этих двух дамах. Но ему было так скучно. И он соскучился по её обществу.
Что не имеет ничего общего с «соскучился по ней самой».
– Мы совсем недавно пили чай, – ответила леди Уинстед. – Она упоминала, что видела тебя сегодня утром. Думаю, она собирается принести тебе несколько книг из библиотеки. Полагаю, вечером она зайдёт, чтобы занести их.
– Я буду весьма признателен ей. Я почти дочитал… – Маркус поглядел на ночной столик. Что же он читал? «Философские исследования сущности человеческой свободы».
Леди Уинстед подняла брови:
– Ты получил удовольствие от чтения?
– Не особенно.
– Тогда я потороплю Онорию с книгами, – проговорила она с приятной улыбкой.
– Жду с нетерпением, – ответил Маркус. Он тоже начал улыбаться, но спохватился и состроил более серьёзную мину.
– Уверена, что и она тоже, – сказала леди Уинстед.
Маркус не был в этом убеждён. Но если Онория умолчала о поцелуе, он тоже не проронит ни слова. В самом деле, такая мелочь, пустяк. А если не так, то ему следует таковым стать. Уже забыто. И они снова вернутся к прежней дружбе.
– Я думаю, она ещё не отдохнула как следует, – сказала леди Уинстед, – хотя я не представляю, почему. Ты знаешь, что она проспала двадцать четыре часа?
Он не знал.
– Онория не отходила от тебя, пока лихорадка не отступила. Я предлагала заменить её, но она не соглашалась.
– Я в неоплатном долгу перед ней, – тихо проговорил Маркус. – И перед вами тоже, из того, что я понял.
Леди Уинстед вначале ничего не ответила. Но губы её шевельнулись, словно она решала, стоит ли говорить. Маркус ждал. Он знал, что молчание зачастую является наилучшим поощрением, и через несколько секунд леди Уинстед откашлялась и сказала:
– Мы не приехали бы в Фенсмур, если бы на этом не настояла Онория.
Маркус не знал, что сказать.
– Я говорила ей, что нам не следует ехать, что это неприлично, поскольку мы не связаны родственными узами.
– У меня нет родственников, – тихо заметил он.
– Да, Онория так и сказала.
Маркус ощутил при этом странную острую боль. Ну, разумеется, Онория знает, что у него нет семьи и родственников, это общеизвестно. Но почему-то услышать это от неё, или услышать от кого-то, что она так говорила…
Это больно. Совсем немного. И непонятно, по какой причине.
Онория смотрит поверх этого всего, сквозь его одинокость в его одиночество. Она видит это, нет, она видит его самого так, как даже ему не дано понять.
Маркус не представлял, как пуста его жизнь до того, как Онория снова в ней появилась.
– Она была весьма настойчива, – предавалась воспоминаниям леди Уинстед. А потом она сказала так тихо, что он едва расслышал слова:
– Я подумала, что тебе следует это знать.
Глава 15
Несколько часов спустя, когда Онория пришла его навестить, Маркус сидел в кровати, даже не притворяясь, будто читает «Философские исследования о сущности человеческой свободы. Она держала в руках около полудюжины книг, за ней следовала горничная с подносом.
Маркус не удивился тому, что она дождалась, пока кому-то ещё понадобится войти к нему.
– Я принесла тебе книги, – сказала Онория с уверенной улыбкой. Она подождала, пока горничная поставит поднос к нему в постель, и сама положила стопку книг на прикроватный столик.
– Мама говорит, что тебя необходимо развлекать, – произнесла девушка, но выражение её лица оставалось неестественно решительным. Слегка кивнув, она повернулась и пошла к выходу вслед за горничной.
– Постой! – воскликнул Маркус.
Он не может позволить ей уйти. Не так сразу.
Онория остановилась, повернулась и вопросительно посмотрела на него.
– Посидишь со мной? – спросил он, кивая на кресло. Девушка заколебалась, поэтому он добавил:
– Я провёл наедине с собой почти два дня.
Онория по-прежнему сомневалась, тогда Маркус добавил с кривой улыбкой:
– Боюсь, что я показался себе довольно скучной личностью.
– Только немного? – отозвалась Онория до того, как успела вспомнить, что собиралась не вступать с ним в разговоры.
– Онория, я в отчаянии, – взмолился он.
Девушка вздохнула, но улыбка её стала задумчивой, и она вернулась в комнату. Дверь она оставила открытой. Теперь, когда жизнь Маркуса вне опасности, следует соблюдать некоторые приличия.
– Ненавижу это слово, – проговорила она.
– Отчаяние? – догадался он. – Ты считаешь, что его слишком часто используют?
– Нет. Оно слишком часто приходится к месту, – вздохнула Онория, усаживаясь в кресло возле кровати. – Это просто ужасное чувство.
Маркус закивал, хотя по правде говоря, он не понимал, что такое отчаяние. Одиночество – да, но не отчаяние.
