Девушка положила письмо на прежнее место так, как оно лежало.
Дэниел просил Маркуса присматривать за ней? Почему Маркус ей ничего не сказал? Какая же она глупая, что сама не догадалась. Теперь всё совершенно ясно. Все эти приёмы, на которых Маркус сердито смотрел на неё – он сердился не потому, что не одобрял её поведение. Он просто был не в духе от того, что вынужден торчать в Лондоне, пока она не получит подходящее предложение. Неудивительно, что он выглядел столь несчастным всё это время.
И все её поклонники, которые исчезали таинственным образом – он разгонял их. Он считал, что Дэниел возражал бы против них, и поэтому распугивал их у неё за спиной.
У Онории были все причины злиться.
Но она не чувствовала ярости. Не по этой причине.
Она думала лишь о том, что он сказал накануне. «Я не на Сару».
Чёрт побери, конечно, он смотрел не на Сару. Он смотрел на Онорию, потому что был вынужден это делать. Он смотрел на неё, потому что его лучший друг взял с него слово.
Он смотрел на неё из чувства долга.
А она в него влюбилась.
Неожиданный смешок вырвался из её горла. Она должна уйти немедленно. Унижение станет полным, если Маркус застанет её читающей его переписку.
Но она не может уйти, не оставив записки. Это будет на неё не похоже. Тогда Маркус догадается, что дело неладное.
Поэтому Онория нашла бумагу и перо. Она написала совершенно заурядное, скучное прощальное письмо.
А затем она ушла.
Глава 17
На следующей неделе.
Только что проветренная музыкальная комната.
Уинстед Хаус, Лондон.
– В этом году мы сыграем Моцарта! – провозгласила Дейзи Смайт-Смит. Она подняла скрипку столь энергично, что её светлые локоны едва не выпрыгнули, разрушив причёску. – Разве она не великолепна? Это работа Руджьери. Отец подарил её мне на шестнадцатый день рождения.
– Это прекрасный инструмент, – согласилась Онория, – но Моцарта мы играли в прошлом году.
– Мы
ежегодноиграем Моцарта, – процедила Сара, сидя у пианино.
– А я в прошлом году не выступала, – сказала Дейзи. Она с раздражением посмотрела на Сару. – И это всего лишь твой второй концерт в составе квартета, поэтому ты едва ли можешь жаловаться на репертуар.
– Думаю, что я убью тебя ещё до конца Сезона, – заметила Сара тем же тоном, каким сообщала, что предпочитает лимонад чаю.
Дейзи показала ей язык.
– Айрис? – Онория посмотрела на кузину, державшую виолончель.
– Мне всё равно, – мрачно ответила Айрис.
Онория вздохнула:
– Мы не можем играть то, что уже играли в прошлом году.
– Не понимаю, почему, – сказала Сара. – Вряд ли кто-то узнает что-либо в нашей интерпретации.
Айрис села.
– Но название будет напечатано в программке, – заметила Онория.
– Неужели ты думаешь, что кто-то хранит наши программки из года в год? – поинтересовалась Сара.
– Моя мать хранит, – сказала Дейзи.
– И моя, – отозвалась Сара, – но она не станет их вынимать и сравнивать строчку за строчкой.
– А моя мать станет, – снова проговорила Дейзи.
– Милостивый Боже, – застонала Айрис.
– Господин Моцарт написал больше, чем одну пьесу, – упрямо сказала Дейзи. – У нас огромный выбор. Я думаю, мы можем сыграть «Маленькую ночную серенаду». Я её обожаю. Она такая весёлая и энергичная.
– Но в ней нет клавишной партии, – напомнила Онория.
– А я ничуть не возражаю, – быстро вставила Сара. Из-за своего фортепьяно.
– Если мне придётся играть, то тебе тоже этого не избежать, – практически прошипела Айрис.
Сара вжалась в сиденье:
– Я не знала, что ты можешь выглядеть так зловеще, Айрис.
– Это потому что у неё нет ресниц, – вставила Дейзи.
Айрис совершенно спокойно обернулась к ней и сказала:
– Я тебя ненавижу.
– Нехорошо так говорить, Дейзи, – вмешалась Онория, сурово глядя на кузину. Айрис действительно была очень бледной, а светлые с рыжеватым оттенком волосы делали её брови и ресницы почти невидимыми. Но Онории всегда казалось, что Айрис необыкновенно хороша своей почти неземной красотой.
– Не будь у неё ресниц, она была бы покойницей, – сказала Сара.
Онория развернулась к ней, не веря своим ушам. Ну, не совсем так. Она, к несчастью, верила им. Но не понимала то, что услышала.
– Это правда, – защищалась Сара. – Либо она ослепла бы, по меньшей мере. Ресницы защищают наши глаза от пыли.
– Почему мы это обсуждаем? – громко спросила Онория.
Дейзи немедленно ответила:
– Потому что Сара сказала, что не думает, что Айрис может иметь зловещий вид, а я сказала, что…
– Знаю, – перебила Онория и, увидев, что Дейзи только ждёт подходящего момента закончить свою тираду, повторила снова. – Я знаю. Это был риторический вопрос.
– На который есть совершенно ясный ответ, – фыркнула Дейзи.
Онория повернулась к Айрис. Им обеим исполнился двадцать один год, но Айрис до сих пор не принимала участия в квартете. Её сестра Мэриголд мёртвой хваткой держалась за виолончель, пока не вышла замуж прошлой осенью.
– Айрис, у тебя есть какие-то идеи? – дружелюбно спросила Онория.
Айрис скрестила руки и ссутулилась. Онории показалась, что она пытается сжаться в комок.
– Что-нибудь без участия виолончели, – пробормотала Айрис.
– Если мне придётся играть, то тебе тоже этого не избежать, – ухмыльнулась Сара.
Айрис посмотрела на неё со всей яростью непризнанного таланта:
– Тебе меня не понять.
– О, поверь, что я как раз всё понимаю, – с чувством сказала Сара. – Если помнишь, я выступала в прошлом году. У меня был целый год на то, чтобы понять.
– Почему все жалуются? – нетерпеливо спросила Дейзи. – Это ведь так здорово! Мы будем выступать на сцене. Знаете, как долго я ждала этого дня?
– К несчастью, знаем, – уныло ответила ей Сара.
– Так же долго, сколько я страшилась его, – пробормотала Айрис.
– Самое интересное в этом, – сказала Сара, – что вы приходитесь друг другу сёстрами.
– Данный факт не перестаёт меня изумлять, – откровенно призналась Айрис.
– Это должен быть фортепианный квартет, – быстро вставила Онория прежде, чем Дейзи не успела сообразить, что её оскорбили. – К сожалению, выбор у нас невелик.
