Это обстоятельство осложнялось тем фактом, что Дейзи постоянно опережала всех на полтора такта.
Айрис играла блестяще. Точнее, она могла бы играть блестяще. Онория слышала, как она репетирует одна, и была настолько потрясена её талантом, что ничуть бы не удивилась, если бы Айрис встала и объявила, что она приёмыш.
Однако Айрис была так несчастна из-за того, что её заставили выступать кое-как, что она водила смычком безо всякого энтузиазма. Бедняжка сидела, опустив плечи и с выражением боли на лице. Каждый раз, когда Онория оглядывалась на неё, у неё был такой вид, словно она вот-вот бросится грудью на гриф своей несчастной виолончели.
Что касается самой Онории… Ну, она играла отвратительно. Но она знала, что так будет. Она даже предполагала, что будет играть хуже обычного. Она так сосредоточилась на том, чтобы удержать на губах восхищённую улыбку, что постоянно теряла свою партию в нотах.
Однако оно того стоило. Почти весь первый ряд занимала её семья. Мама и тётушки. Несколько сестёр, дюжины кузин. Они все радостно улыбались ей, лучась гордостью и счастьем быть частью этой традиции.
А вот остальные слушатели выглядели довольно бледными и несчастными. Ну, им было известно, что их ожидает. После восемнадцати лет концертов Смайт-Смитов никто не приходил на них без хотя бы отдалённого представления о предстоящих ужасах.
Конец выступления был встречен довольно бурными аплодисментами, после чего Онория продолжила улыбаться и благодарить гостей, отважившихся приблизиться к сцене.
Как она подозревала, многие просто боялись, что не сумеют поздравить музыкантов, сохраняя серьёзное выражение лица.
И вот, когда уже Онория надеялась, что она достаточно притворялась, будто верит всем этим людям, притворявшимся, что они получили удовольствие от концерта, появилась последняя доброжелательница.
И это был вовсе не Маркус, чёрт его побери. Кажется, он глубоко увлечён беседой с Фелисити Фезерингтон, которая, как известно всем, является самой хорошенькой из сестёр Фезерингтон.
Онория попыталась разжать стиснутые зубы и изобразить улыбку, приветствуя…
Леди Данбери. О, Боже мой
.
Она побаивалась этой леди, однако постаралась не выглядеть испуганной.
Вслед за стуком трости последовало:
– Ты ведь не из новеньких девочек?
– Прошу прощения, мэм? – Онория искренне не поняла, о чём идёт речь.
Леди Данбери наклонилась вперёд, сморщив лицо так, что глаза почти исчезли:
– Ты играла в прошлом году. Я могла бы проверить в программке, но я их не сохраняю. Слишком много бумаги.
– О, я поняла. – Ответила Онория. – Нет, мэм, то есть, да. Я не из новеньких.
Она попыталась разобраться в том, что сказала, и пришла к заключению, что это не имеет значения, поскольку леди Данбери, кажется, сумела её понять.
Не говоря уже о том, что половина её сознания оставалась сосредоточенной на Маркусе и том прискорбном факте, что он по-прежнему разговаривает с Фелисити. Которая, как не могла не отметить Онория, выглядела совершенно прелестно в своём вечернем платье того самого оттенка розового цвета, который сама Онория намеревалась приобрести перед тем, как уехала из Лондона ухаживать за больным Маркусом.
Всему своё время и место, решила Онория. Даже мелочности.
Леди Данбери подошла ещё ближе и вгляделась в скрипку, которую Онория держала в руках.
– Скрипка?
Девушка снова перевела взгляд на леди Данбери:
– Э-э, да, мэм.
Старая графиня проницательно посмотрела на неё:
– Вижу, тебе хотелось ответить, что это явно не рояль.
– Нет, мэм. – И поскольку вечер всё равно не удался, Онория добавила:
– Я собиралась заметить, что это не виолончель.
Сморщенное лицо леди Данбери расплылось в улыбке, и она хихикнула так громко, что мать Онории встревожилась.
– Тяжело отличить альт от скрипки, – произнесла леди Данбери, – не так ли?
– Нет, – возразила Онория, которая постепенно ощущала себя все более храброй, – но, возможно, это от того, что я играю именно на скрипке.
Ей подумалось, что «играю», наверное, звучит слишком претенциозно, но она оставила свои мысли при себе.
Леди Данбери снова стукнула тростью:
– Что-то я не узнаю эту девочку за фортепиано.
– Мисс Уинтер, гувернантка младших дочерей Плейнсуортов. Кузина Сара заболела, и нужно было её заменить. – Онория нахмурилась. – Я думала, кто-то сделает объявление.
– Возможно, об этом объявляли. Я не слышала.
У Онории вертелось на языке замечание, что она искренне надеется, что леди Данбери не слышала сегодня вечером совсем ничего, но она проглотила его. Она должна держать марку, и вина за её раздражительность целиком и полностью лежит на Маркусе… И немного на Фелисити Фезерингтон.
– Куда ты всё время смотришь? – коварно спросила леди Данбери.
– Никуда, – быстро ответила Онория.
– Тогда на кого ты смотришь?
Господи, эта женщина настоящий репей
.
– Опять же, ни на кого в особенности, мэм, – проговорила Онория, как она надеялась, приветливо.
– Хм. А ведь он приходится мне племянником, знаешь ли?
Онория старалась сохранять спокойствие:
– Прошу прощения?
– Чаттерис. Мой внучатый племянник, если говорить точно, но все эти приставки заставляют меня чувствовать себя древней старухой.
Онория посмотрела на Маркуса и снова на леди Данбери:
– Маркус… То есть лорд Чаттерис ваш племянник?
– Он, конечно, навещает меня не так часто, как следовало бы.
– Ну, он просто не любит Лондон, – не подумав, брякнула Онория.
Леди Данбери лукаво усмехнулась:
– А, так тебе это известно.
Онория ощутила, как краснеет:
– Мы знакомы почти всю жизнь.
– Да, да, – проговорила леди Данбери, – я слышала об этом.
И она нагнулась к Онории с пугающим блеском в глазах:
– Я собираюсь оказать тебе
оченьбольшую услугу.
– Лучше не надо, – вяло возразила Онория, поскольку выражение лица старой дамы не предвещало ничего хорошего.
– Пфф, доверься мне. У меня прекрасный опыт в делах подобного рода. – Она сделала паузу. – Пока только один, однако я с надеждой смотрю в будущее.
– О чём вы? – в отчаянии спросила Онория.
Но леди Данбери её проигнорировала.
– Мистер Бриджертон! Мистер Бриджертон! – С воодушевлением выкрикнула она, помахав рукой. К несчастью, именно в этой руке была зажата её трость, поэтому Онории пришлось приседать и уворачиваться, чтобы не получить по уху.
