— Ну вы же предпочитаете молчание.
— Не в твоём случае. Хотя, если ты не говоришь ни слова, твой голос всё равно звучит в моей голове.
— У вас просто шизофрения, Дмитрий Константинович. А ещё про моих тараканов что-то говорили. — перевожу взгляд на стену. Куда интереснее смотреть на неё, нежели на преподавателя. Хотя нет, вру. Делаю это лишь для того, чтобы немного расслабиться и унять подступающее волнение.
— Так и есть. Видимо, они поселились и ко мне. У них, знаешь ли, есть такое качество — распространяться по всей территории.
Складываю руки на груди. Не могу так больше сидеть. Это неправильно и аморально, хоть и тело твердит обратное.
— Отпустите. — шепчу и кладу ладони на грудь лектора в попытке отодвинуться от него.
— А что, булочки заждались? — он не соглашается. Держит крепко, напористо.
— И они тоже.
— Тогда предлагаю сделку: поцелуй меня, и я тебя отпущу.
Эта короткая фраза с бархатным тоном отрезвляет так, будто на меня вылили ведро ледяной воды.
— Что? — резко вскидываю удивлённый взгляд на лицо Довлатова. Похоже, ЛОР нужен как раз-таки мне, ибо я явно услышала не то.
— Где? Когда? Мы же не в игру играем, ты всё прекрасно поняла. — хрипло произносит мужчина, и я ещё больше округляю глаза. — Хотя, ты, наверное, боишься. Вон задрожала уже, как маленькая зайка.
— Это я от злости. — тут же нахожусь, что ответить и свожу брови к переносице. Нет, это уже слишком.
— Злобный зайчик. Звучит очень устрашающе. Мне даже не по себе стало.
— Хватит издеваться.
— Так я и не делаю этого. Ты сама придумываешь несуществующие препятствия и весомые проблемы. — преподаватель пожимает плечами.
Ничего не понимаю. В особенности — логики лектора. Вопросов так много, что найти ответов на них просто не получается из-за хаотичности мыслей. Вся раздражённость мигом спадает, уступая место растерянности.
— И куда же нужно целовать? — рассеянно выдаю первое, что вертится на языке.
— Ого, а у меня есть выбор? — Довлатов заметно оживляется и начинает улыбаться.
— Если б я поцеловала вас в щёку, вы бы не засчитали это.
— Прям как в воду глядишь.
— Поэтому я и задаю такой вопрос. — хотя в глубине души даже не знаю, зачем я вообще это спрашиваю.
— А где ты хочешь оставить свою слюну?
— Нигде. — отвечаю резче, чем предполагалось. Вся эта ситуация — сплошной сумбур.
— А придётся. — не успеваю даже возразить, как горячие губы Довлатова властно прикасаются к моим.
Глава 24
Смятение, напряжение, страх, волнение… Волна разнообразных эмоций крутится во мне, будто внутри самого яркого калейдоскопа.
Довлатов целует жёстко, властно, с напором. Не отвечаю на поцелуй, ошарашенно продолжая сидеть на месте, как истукан. По коже пробегает разряд мелких электрических импульсов, ладони нервно холодеют, а внизу живота разливается горячая волна спазма, такого непривычного и запретного, от чего мои глаза распахиваются ещё сильнее.
«Нельзя», — твердит моё сознание. Умом понимаю, что это неправильно и аморально, но тело и сердце говорят обратное, доставляя впечатляющий диссонанс.
Неосознанно мои губы приоткрываются, и я, подавив глухой стон, начинаю неумело отвечать на обжигающий поцелуй. Провожу рукой вдоль груди преподавателя, царапая и сминая отглаженную ткань рубашки. Ладонь мужчины ложится на мою поясницу и до боли сжимает её, заставляя хриплому и сдавленному вздоху вырваться из груди. Глаза заполняет пелена страсти, губы краснеют.
Неправильно, как же это неправильно.
Невольно ёрзаю на бёдрах Довлатова, чувствуя нарастающее желание преподавателя, и слегка прикусываю его нижнюю губу. В ответ слышу глухой стон, и по телу ещё больше разливается жар возбуждения.
Наверное, так могло бы продолжаться бесконечно долго, если б не рука лектора, которая бесцеремонно отодвигает края моей футболки и властно ложится на живот. Это отрезвляющее движение мигом действует на моё помутившееся сознание, заставляя тут же отодвинуться от мужчины.
— Остановись… — умоляюще шепчу, вырываясь из плена горячих губ преподавателя, и в отталкивающем жесте кладу ладони на его грудь. Дыхание сбивается, становится неровным и ритмичным. С толикой гнева смотрю на Довлатова, пытаясь унять дрожь во всём теле.
— Надо же, как мало нужно для того, чтобы ты стала обращаться ко мне на «ты». — осипло усмехается лектор. Его грудь вздымается с трудом, серые глаза темнеют, а взгляд становится тяжёлым и опаляющим.
— Да. — рвано бормочу и притрагиваюсь пальцами к своим распухшим губам.
— Какой-то несодержательный ответ. Возникла проблема?
— Их несколько. — говорю на одном выдохе, поражаясь тому, как непринуждённо держится мужчина после случившегося. По хорошему, надо бы слезть с его колен, но я не могу.
— Так пусть они выйдут наружу. Я разрешаю.
Не успеваю съёрничать: мою речь прерывает звук приближающихся шагов, доносящихся из коридора, и уже через мгновение — настойчивый стук в дверь. Безмолвно открываю рот, словно рыба, выброшенная на берег, в попытках что-либо сказать, но меня останавливает ладонь Довлатова, которая ложится на мои губы.
— Тсс, — шепчет он и проводит большим пальцем по щеке. — Залезай под стол и сиди тихо.
Кидаю вопросительный взгляд на лектора. Господи, он это серьёзно?
— Суворова, ты даже не представляешь, как будет смотреться эта ситуация со стороны, так что, прошу тебя, спрячься.
Нетерпеливый стук повторяется, и я быстро выполняю просьбу мужчины. Ноги будто наливаются свинцом, щёки стыдливо горят, а волнение усиливается. Убедившись, что я «на месте», преподаватель быстрым шагом следует в сторону выхода.
Не день, а сказка. Где я только ни побывала за это утро: на подоконнике, на ногах своего преподавателя, под столом… Просто чудеса.
— Дмитрий Константинович, наконец-то я вас нашла. — слышу голос Елены Васильевны. Её тон недовольный, с осуждающим холодом, похожим на ледяные глыбы Антарктики.
