Михаил Аполлонович Храповицкий (Мишель)
Кадр из фильма «Здравствуйте, я ваша тётя!» (1975) Мосфильм.
28 лет. Молодой карьерист. Тип Молчалина. Выглядит как Джек Чесни из «Здравствуйте, я ваша тетя» (Олег Шкловский).
Из-за Кушкинского кризиса посланник российской империи барон Стааль временно отозван в Петербург. У Храповицкого, секретаря второго человека в посольстве, возникла надежда, что его шефа назначат послом (такое бывает, когда страна хочет продемонстрировать понижение статуса дипломатических отношений). Поэтому внезапная смерть Щербатова для молодого человека страшный удар.
Нервирует его и поведение мадам Щербатовой. Если раньше ее симпатия, не переходившая за пределы легкого флирта, помогала в карьере, то теперь эта перезрелая немецкая коза Мишелю совершенно ник чему. По тому, как она себя ведет, Храповицкий догадывается, что последует дальше, и эта перспектива его не соблазняет.
Уайетт Уиллоугби
В общем, юный принц Чарльз: не очень убедительная имитация солидности
[98]
23 года. Держится надменно, но это от неуверенности в себе. Он служит в министерстве совсем недавно, на скромной должности. Этот младший клерк отправлен на прием вместо начальника специально – чтобы продемонстрировать русским холодность отношений. Однако молодому человеку дано конфиденциальное задание. Он должен устно сообщить Щербатову, что господин директор сохраняет к господину поверенному неизменное сердечное расположение и в этикетном демарше нет ничего личного. В общем, обычные дипломатические танцы, но Уиллоугби проникся важностью поручения.
Трагедия привела его в смятение. Внутренне он находится в совершенном потрясении, но каждую минуту помнит, что он – представитель Великобритании, и очень старается не ударить лицом в грязь.
Дворецкий Хьюз
Неизвестный автор. Портрет Ивана Дмитриевича Путилина, начальника уголовного сыска Санкт-Петербурга в 1866–1893 гг. Из открытых источников.
Все время молчит. Поскольку неумный Лестрейд сразу исключает его из числа подозреваемых, у читателей Хьюз должен стать подозреваемым номер один.
В его поведении чувствуется некая загадочность. Объясняется она тем, что на самом деле это сотрудник секретной службы ее величества, шпионящий за посольством. Он отлично знает русский язык, но скрывает это.
За невозмутимой внешностью бешенство. Дело в том, что Хьюз только что осуществил очень ловкую операцию: он сумел-таки прочесть секретную депешу, присланную Щербатову из Петербурга. В телеграмме говорилось, что поверенный должен тайно встретиться с только что назначенным германским послом. Тот привез предложения от Бисмарка, который готов посредничать в разрешении русско-британского кризиса. Хьюз знает, что немец должен приехать в полночь, и приготовился подслушивать. Это для шпиона очень важное событие. Но Щербатов мертв, встреча не состоится, и что задумал Бисмарк останется неизвестным.
А кроме того Хьюз, как и начальник лондонской полиции сэр Эдмунд Хендерсон, подозревает – не сами ли русские убили поверенного, чтобы дать повод к войне.
В общем, дворецкий смотрит в оба.
Это антипод молокососа Уиллоугби: тот преувеличивает свою важность, а Хьюз свою занижает. Он считает настоящим профессионалом сыска себя, а не дурачка из Скотленд-Ярда и тем более не какого-то русского франта.
Внешне это типаж исторического сыщика Путилина: застывшая физиономия с большими бакенбардами, острый взгляд.
Фандорин
Портрет Эраста Фандорина. Борис Акунин.
Тут опять экономия на читательском пред-знании.
Игра на снижение. Детский анекдот про зайца: «А мог бы наступить». Сорри, Эраст Петрович.
Вот так это обычно при подготовке текста и бывает. Гора рождает мышь.
Урок восьмой
Напугать читателя
Tower Bridge, London. 1800s. iStock.com.
Пишем хоррор
Напугать легко ребенка. Лев Толстой как-то подслушал разговор двух маленьких мальчиков. Один стращал другого: «Я пошой гуять. Вдвуг вижу – вовк! Испугався, испугався?»
Напугать человека взрослого намного трудней. Лев Николаевич рассказал эту милую историю, насмешничая над «страшной прозой» Леонида Андреева, который пугает, а не страшно.
Хорошо живется кинематографистам. В их арсенале и душераздирающие звуки, и леденящая музыка, и крупные планы, и визуальные эффекты. А попытайтесь-ка навести ужас на солидного человека при помощи одних только букв алфавита. Особенно на русского человека, скептичного и маловпечатлительного. В российской жизни во все времена было столько натуральной жути, что литературными химерами нашего соотечественника на испуг взять ох как непросто.
Лев Толстой пугает детей толщиной романа «Война и мир»
[99]
Вот попробуйте назвать какое-нибудь действительно пугающее произведение русской литературы. Ничего не вспомните кроме милых страшилок Гоголя («Поднимите мне веки!») да вурдалаков Алексея Константиновича Толстого.
Это и понятно. Зачем нам вампиры с привидениями, если можно на ночь почитать «Колымские рассказы»?
Обратите внимание, что в заголовке мне пришлось использовать иностранное слово. А какой у меня был выбор? «Пишем ужастик»? Смешно. «Пишем страшный рассказ?». Скучно. То ли дело «хоррор». Хорошее слово. Страшное, с хрипением.
Зачем нам учиться этому специфическому литературному жанру, спросите вы. Отвечу: мы учимся не жанру, мы учимся пугать читателя. Без этого в литературе никуда. Потому что страх – самая сильная, а стало быть самая продуктивная из человеческих эмоций. Милорад Павич в «Хазарском словаре» дает мудрый совет: двигайся в том направлении, где усиливается твой страх.
