Повернувшись так и этак, женщина – а может быть не только женщина или даже вовсе не женщина – распахнула окно, легко вспрыгнула на подоконник, откинула в сторону руки. Несколько мгновений постояла так, серебристо-белая, неподвижная.
И шагнула с шестого этажа в пустоту, но не упала вниз, на асфальт, а будто слилась с лунным водопадом и вопреки законам гравитации поплыла по нему вверх, навстречу голубоватому небесному диску – всё легче, всё быстрее.
Чем выше она поднималась, тем больше становился город. Он одновременно сжимался, так что дома стали похожи на черные кубики, – и расползался огоньками вширь, до горизонта. Чешуйчатой змеей мерцала река, поблескивали ожерелья освещенных улиц, лупилось совиное око Большого Бена.
источник: iStock.com.
Но подул ветер, и утянул переливающийся Лондон прочь, как стаскивают с кровати парчовое покрывало. Земля сделалась безвидна и пуста. Слабыми светлячками помигивали селения и перекрестки хайвеев.
Мурита взлетела очень высоко – так высоко, что при желании могла бы поцеловать Луну в полную щеку. Засмеявшись от удовольствия, Мурита действительно вытянула губы и чмокнула перламутровый воздух, а сразу затем начала спускаться. Путешествие было не особенно дальним, всего восемьдесят миль. Полет не занял и минуты.
Снизу приближалось широкое поле, покрытое странными геометрическими узорами – полосами, плавными линиями, кругами. В центр одного такого круга, составленного из вертикально воткнутых камней, путешественница и опустилась.
То был Стоунхендж, знаменитое капище древних священных ритуалов, о которых у людей не сохранилось совсем никакой памяти. Днем здесь всегда толпились туристы со своими фотокамерами, термосами и сандвичами, но в полночь не было ни души – так, по крайней мере показалось Мурите в первый миг. Однако она раздула ноздри, втянула воздух. Обоняние, стократно обострявшееся в полнолуние, почуяло запах дешевых духов «Майский ландыш», чуткий слух уловил причмокивание.
источник: iStock.com.
Мурита торопилась прилететь сюда первой не зря. Тут были чужие. Те, кому присутствовать на заседании ни в коем случае не полагалось.
Под одним из огромных четырехметровых камней тискалась и целовалась парочка. Поодаль, на тропе, посверкивал лаком мотоцикл. В другое время Мурита не стала бы мешать свиданию – выбор столь романтической локации, пожалуй, говорил в пользу влюбленных, однако сейчас было не до церемоний.
Выдернув длинный волос, Мурита девять раз обернула его вокруг безымянного пальца левой руки, прошептала какую-то фыркающую абракадабру – и вдруг вся покрылась лихой волчьей шерстью, изо лба вылезли козлиные рога, глаза засверкали кровавым светом.
В этом грозном виде она предстала перед обнимающейся парой и издала ужасающий хриплый хохот, далеко раскатившийся в пространстве.
В ответ раздался вопль двух глоток, почти такой же громкий. Парень с девушкой кинулись наутек и верно бежали бы до самого Ларкхилла, но Мурита свирепо рявкнула: «Мотоцикл!».
Тогда парень – он, видно, был не трусливого десятка – повернул к своему транспортному средству, вскочил на кожаное седло. Подождал, пока запрыгнет его спутница. Мотор чихнул, плюнул черным дымом, заревел, и мотоцикл унесся в ночь.
Тогда Мурита произнесла другое заклинание – шерсть осыпалась, рога отвалились.
Она снова стала нагой и прекрасной. Всё было готово к встрече, до которой оставалось еще полторы минуты.
* * *
Первой явилась Ольга, ей было лететь ближе, чем другим. По холодной сияющей плоскости ночного эфира, как по ледяной горке, прямо с небес скатилась широкобедрая, полногрудая наяда с развевающимися по ветру волосами цвета кимвальной меди.
– Чуть не простудилась над Ла-Маншем, – пожаловалась она вместо приветствия. – Такой неприятный норд-вест! Как твой выдумщик? Как сама?
Они поцеловались.
– Выдумывает, всё хорошо, – ответила Мурита на первый вопрос, на второй неопределенно махнула рукой – ком си, ком са – и в свою очередь спросила:
– Что твой Пабло?
П. Пикассо. Портрет Ольги в кресле. Весна 1918, Монруж. Musée Picasso (Paris).
– Как обычно, – засмеялась рыжая наяда. – Изменяет с очередной натурщицей. Пожалуй, моя миссия подходит к концу. Он так окреп, что отлично сможет обходиться без меня. Я рада. Ужасно он все-таки утомительный с этой своей непоседливостью. На следующем заседании буду просить об отставке. Но сначала пусть закончит «Интерьер с рисующей девушкой». Ах, что это за чудо, ты бы только видела!
Но тут, прикрыв ладонью глаза от яркого света, Ольга перешла на шепот:
– Тссс. Кажется, Галина. При ней про Пабло не надо. Будет ревновать. Знает, что ее пучеглазый каталонец в подметки не годится моему андалусийцу.
– Ох уж ваши испанские страсти, – улыбнулась Мурита, протягивая руки навстречу следующей небесной путешественнице.
Та тоже была нага и прекрасна, но в ином роде – до угловатости худая, темноволосая, быстрая в движениях.
– Девочки, как я рада вас видеть! – затараторила Галина. – Отлично выглядите! Ты, Олечка, так мило пополнела, тебе идет. Только, наверное, летать тяжеловато? Слушай, правда, что вы с Пабло разводитесь? Мне Поль написал, я ужасно расстроилась.
Никто не умел втыкать шпильки с такой ловкостью и скоростью, как Галина. Ольга только приготовилась парировать два первых удара, а на нее уже обрушился третий.
С. Дали. Галарина. 1945. Legion-Media.
– Я тебя предупреждала, с ними галантерейничать нельзя, – продолжила новоприбывшая с бесящей покровительственностью. – Держать в ежовых рукавицах, не распускать. У нас с Сальвадором знаешь как? Прежде чем прийти, он каждый раз должен запросить разрешения – письменно. И я не всегда позволяю. Потому что встреча с любимой для художника должна быть праздником, который то ли состоится, то ли нет. А ты превратила магию в будни. Ах, Олечка, зря ты меня не слушала. Я ведь, в отличие от тебя, не «однозарядница». Сама знаешь, Сальвадор у меня уже третий, после Макса и Поля.
На змеиную вкрадчивость прямодушная Ольга ответила яростью – ее рыжие волосы затрещали электричеством.
