…Ночью начиналась другая жизнь, о которой никто из обитателей дома не догадывался. Только капризный Вася жаловался:
– Кто-то каждую ночь топает, спать невозможно, неужели нельзя сбегать в сортир заранее?
Она прибегала каждую ночь. Первые несколько ночей они не разговаривали. Жадно бросались друг на друга; а потом пришла неторопливость, и он внимательно исследовал ее горячее тело. Роберт Стрит, автор “Современной сексуальной техники”, остался бы им доволен.
– Что за странное имя Ликенион? – однажды спросила она шепотом. – Почему ты хотел меня так называть?
– Греческий роман второго века, – прошептал он в ответ. – Мальчик и девочка, Дафнис и Хлоя. Сироты. Его выкормила коза, ее – овца. Они пасут коз и овец и влюбляются друг в друга. Ему пятнадцать, ей тринадцать. Не знают, что делать. Пробуют разные позы, но ничего не получается. Он говорит: “Надо обниматься голыми, я в книжке читал”. Пробуют – ничего не происходит. У него новая идея: “Ты встанешь на четвереньки, как овца, а я сзади, как баран”. Пробуют – опять ничего не происходит. Он убегает в слезах: “Я глупее барана!” Мимо идет женщина по имени Ликенион. “Что ты плачешь, мальчик?” Он ей все рассказал. “В угоду Нимфам, – говорит благочестивая женщина, – я тебя всему научу”. Научила, и он тут же счастливый помчался к своей Хлое – поделиться. Знаменитый сюжет.
– У тебя-то с кем не получается? – спросила она с коротким смешком. – Почему пошел ко мне в ученики?
– Как ни странно, с женой.
– Она что, девственница?
– Не знаю. У нее двое детей.
– Твоих? Ах, нет, прости! Но это правда странно. Может, у вас в доме не топят? На печке вроде получается.
Примерно через месяц к ним на тракторе приехал председатель колхоза.
– Шульц! Есть такой? Телеграмма из Москвы.
Судя по дате, телеграмма шла три дня, столько же, сколько занял их переезд Москва – Мерчицы. Она была краткой и без подписи: “Срочно приезжай”. Все было понятно.
– Срочно вызывают в Москву! – сказал он председателю. – Поможете уехать?
– Даю тебе пять минут на сборы! Я еду в Логишин. Успеешь – отвезу.
Никого в доме в этот момент не было. Он побросал вещи в рюкзак, нацарапал карандашом на клочке бумаги “Срочно вызвали в Москву всех обнимаю Ш”, вскочил в прицеп трактора и затрясся на комьях полузасохшей глины. Перед поворотом оглянулся. Последнее, что осталось у него в памяти, была надпись белой известкой по грязно-голубому фону “СЛАВА КПСС”.
Слава Карнальному Познанию Собственной Сущности! Слава Краткому Приключению с Сексапильной Студенткой! Слава Козлам Предающимся Сомнамбулическому Сексу!
Стихи, сочиненные Шушей в прицепе к трактору, везущему его из деревни Мерчицы в Лагишин 18 марта 1981 года
Я покидаю этот грустный край.
В иных широтах вряд ли будут сниться
Фронтон избы, полузамерзшая синица
И полуразвалившийся сарай.
В иных краях не будет места лени,
И вряд ли вспомню я прокуренный рассвет,
Звук паровоза, водокачки силуэт
И женщины шершавые колени.
А церковь здесь промерзшая пуста,
Лишь электричество горит в глуби абсиды.
Здесь умирали правоверные хасиды
За то, что предки их не приняли Христа.
Что привело в промерзшие поля
Моих прапрадедов в засаленных ермолках?
Прабабки лопотали без умолку,
Решив, что здесь обетованная земля.
Забудь печальный этот вид
И снегом занесенные могилы,
На камне очертанья буквы гимел
И полустершийся могендовид.
Прощай, полуродной промокший край.
Прощайте, перепуганные куры.
Забуду вас, и пряди белокурой
С собой не увезу в заморский рай.
Прощай, туман на берегу.
Ты мне вослед не должен больше стлаться.
Прости меня, я не могу с тобой остаться.
Прости меня. Я еду. Я бегу.
Бегство
– Представляешь, – сказала Алла, как только он ввалился в квартиру в грязной куртке с еще более грязным рюкзаком, – звонят из ОВИРа и говорят таким раздраженным тоном: “Вы когда за визой придете? Сколько можно вас ждать! У вас всего восемнадцать дней осталось. Не уедете – визу аннулируем”.
“Так, – думал Шуша, раздеваясь, – телеграмма шла три дня. Еще три дня я добирался до Москвы. Остается двенадцать дней. Срочно ехать в ОВИР за визами. Потом в Шереметьево за билетами в Вену. Потом чемоданы в таможню. Потом прощание с родственниками и друзьями. Получается больше пятидесяти человек. Как их всех разместить?”
В ОВИРе все произошло быстро. Их назвали предателями родины, демонстративно порвали советские паспорта, сказали, что они никогда не вернутся на родину, и выдали какие-то мятые бумажки с печатями и их фотографиями.
Любопытно, что уроки Ликенион сработали, карнальный контакт с Аллой состоялся. Первый раз это показалось им чем-то вроде принудительной физиотерапии. Потом оба долго со смехом обсуждали, что именно это было – они действительно были скорее друзьями, чем любовниками. Потом постепенно, как старый паровоз, с усилием набирающий скорость, выпуская пар и прокручивая колеса на месте, они дошли до вполне приемлемых результатов, то есть примерно до того уровня, к которому супруги приходят на десятом году брака.
Билеты были куплены на 31 марта. Гости приглашены на пятницу 27-го. Утром поехали сдавать чемоданы на проверку в таможню. Там выяснилось, что все словари русского и английского языков, преподаванием которых Алла собиралась зарабатывать, взять с собой нельзя.
– Но они мне нужны для работы, – говорила Алла таможеннику.
– А что у вас за работа?
– Я преподаю в педагогическом институте.
– Вот принесите нам справку оттуда, и мы вам разрешим взять словари.
Алла помчалась на такси к себе в пединститут, а Шуша поехал домой готовиться к приему гостей. Через полтора часа влетела растрепанная Алла и закричала с порога:
– Катастрофа! В отделе кадров меня спрашивают, куда справка. Я говорю, в ОВИР. Зачем? Для выезда на ПМЖ. Что?! Вы что, не знаете, что вы обязаны сначала уволиться? Мы сейчас позвоним в ОВИР и потребуем, чтобы они аннулировали вашу визу…
– Подожди, – сказал Шуша, которого это сообщение неожиданно привело в спокойное и сосредоточенное состояние. – Смотри, сейчас уже шесть часов вечера, пятница. Сегодня они звонить не будут, а если даже будут, в ОВИРе все уже разбежались по домам. Завтра ОВИР не работает. Ты сиди развлекай гостей, а я поеду в Шереметьево и попробую обменять билеты на завтра. На всякий случай ничего никому не говори, скажи, я застрял на таможне.
Схватив единственный полностью упакованный чемодан, он выскочил на Большой Каменный мост, тут же поймал такси и помчался в Шереметьево – экономить деньги было уже бессмысленно. В вестибюле аэропорта почти никого не было. За окном кассы “Аэрофлота” сидела девушка в темно-синей форме.
