– Я почти ваш однофамилец, – сказал Шуша, – Александр Шульц, но по-английски пишется по-другому. Мне по ошибке на почте выдали две ваших бандероли от некоего H. Sikorsky. Там были вот эти книги и конфеты.
– Так это же от Елены Владимировны! – воскликнул молодой человек. – Я все ждал от нее книг. Что за книги?
– Александр Зиновьев.
– Оставьте себе, – разочарованно произнес Аркадий. – Мне некуда класть. К тому же я не вполне разделяю ее любовь к этому автору. Извините, не могу вам ничего предложить, тут даже сесть негде.
– Нет, нет, спасибо. Не буду вам мешать, скажите только, кто она такая?
– Вы не знаете? Елена Владимировна! Сестра Набокова!
– О боже! Я понятия не имел. Вы ведь, кажется, его переводили. Мой любимый писатель.
“Зря не расспросил этого Шульца, – думает Шуша по дороге домой, – может, мы родственники? Может ли он быть сыном дяди Левика? Нет, слишком молод. Дяди Арика? Маловероятно, тот был без ума от своей Дорочки. Отца? Какое-то отдаленное сходстство есть. Учитывая отцовскую одержимость сексом…”
Дома он немедленно сел за “Рейнметалл” и, игнорируя протесты сонной Аллы, тут же напечатал письмо.
6 мая 1981 года
Глубокоуважаемая Елена Владимировна!
Прежде всего спешу сообщить, что мне удалось разыскать Аркадия Шульца. На следующий день он должен был улетать в США, поэтому попросил отправить книги обратно Вам, а шоколад отдать детям. Я хотел бы объяснить, почему я решил, что посылки адресованы мне. Фамилия Шульц пишется по-разному. Мне доводилось получать письма и бандероли, адресованные и Shults, и Schultz. Прошу Вас извинить меня, мне следовало сначала написать Вам, а потом получать посылки.
С глубоким уважением, Александр Шульц
Ответ пришел довольно быстро. Это была бандероль. На этот раз адресат был написан правильно – Alexander Shultz. Внутри была книга Ada, or Ardor: A Family Chronicle и письмо:
12 мая 1981 года
Дорогой Александр!
Какое забавное недоразумение! Рада с Вами познакомиться, хотя и таким необычным образом.
Читайте книги, возвращать их, и тем более шоколад, мне не надо. Аркадий уже успел мне позвонить и сообщить, что Вы поклонник моего брата. Рада это слышать! Посылаю один из его романов. Один из недооцененных, на мой взгляд.
Всего Вам доброго!
Уважающая Вас,
Елена Сикорская
– Вот, – думает Шульц, – в мировую архитектуру пока войти не удалось, а в историю литературы я вроде бы уже попал.
Он отдал обе книги Зиновьева коллеге из ХИАСа, а сам уселся читать недооцененный роман. Типичная для Набокова шахматная игра с читателем, с ловушками и капканами, здесь была доведена до абсурда. Пожалуй, пост любимого писателя теперь можно снова считать вакантным.
Письмо Шуши о Венеции и Флоренции 12 мая 1981 года
Здравствуй, дорогой папа. Мы долго мечтали съездить в Венецию и Флоренцию, и вот, по счастливому стечению обстоятельств, все получилось. Правда, совсем не так, как в нашем воображении. Лучше или хуже? È una bella domanda
[38].
Почему это стало возможным? Во-первых, Нику с Микой мы смогли оставить нашей соседке Тамаре. За неделю до нас Тамара ездила в аналогичную поездку и оставляла нам свою Веру. Этот обмен нельзя считать равноценным, ибо мы оставались с тремя детьми вдвоем, а Тамара – с теми же тремя – одна, что свидетельствует о высоких моральных качествах Тамары и нашем беззастенчивом потребительстве.
Без моей зарплаты в Джойнте мы вряд ли смогли бы поехать, особенно учитывая украденные у меня в автобусе 150 долларов. Сообщаю об этой краже как о свидетельстве нашего возросшего благосостояния – украли 150 долларов, а мы пьем кокосы, жрем бананы и путешествуем.
Поезд отходил от вокзала Термини в 00:25. Метро в Риме работает до 10:30. Поехали на ночном автобусе. В рюкзаке лежали одолженные у Тамары два спальных мешка и книга Муратова “Образы Италии”, которую я ни разу не открыл в Риме, но теперь решил, что пора. Перед тем как сесть в автобус, Алла пересчитала деньги и выяснила, что взяла с собой только 60 тысяч, а не 70, как собиралась. Мы, конечно, успели бы вернуться еще за одной десяткой, но Алла мудро заметила, что чем меньше денег мы возьмем, тем меньше истратим. Как потом выяснилось, мы съездили из Рима в Венецию, Флоренцию и обратно за 60 тысяч, чего со времен императора Веспасиана не удавалось никому, – правда, в последний день мы почти ничего не ели, кроме двух чашек кофе, одного куска пиццы и одного мороженого на двоих. Даже легендарно прижимистый Веспасиан, подозреваю, за день съедал больше.
Вокзал Термини живет круглосуточно. Тут в любое время дня и ночи можно купить газету, книгу, порнографический журнал и tramezzino
[39]. На полу в спальных мешках спят иностранные студенты, бродят подозрительные личности – в общем, идет богатая ночная жизнь. Когда подошла моя очередь в кассу, я твердо произнес:
– Венеция – Фиренце – Рома. Эспрессо. Дуэ билетти.
Кассир набрал что-то на своей кассе, и на небольшом экране появились цифры: 15 000, что было гораздо меньше, чем я ожидал. Я радостно протягиваю ему две бумажки по 10 000, а он пальцем показывает на третью, которую я сжимаю в кулаке, и поясняет:
– Пер ун билетто!
Поэтому билеты туда и обратно нам стоили 30 000, а это уже намного больше, чем мы рассчитывали, на все остальное оставалось только 30 000, то есть 30 долларов.
Я вытребовал у Аллы жестяную банку пива, мотивируя это тем, что плохо сплю в поездах. Простодушная, доверчивая и щедрая Алла согласилась (осталось 29). Мы довольно быстро нашли наш вагон, где почти никого не было, вошли в пустое шестиместное купе, убедились, что сидения легко раздвигаются и превращаются в кровати, закинули рюкзак наверх, закрыли стеклянную дверь, опустили штору, открыли пиво и блаженно развалились в креслах.
Здравствуй, Вита Нова, она же Дольче Вита! Еще месяц назад нас, перепуганных беженцев, с трудом отличающих Caldo от Freddo и Dolce от Salato, везли в пломбированном вагоне, как продавшуюся большевикам чумную бациллу, а сейчас мы, свободные люди, едем куда хотим, захотим – выйдем, захотим – поедем в другую сторону…
– Кстати, – говорит Алла, – а мы в ту сторону едем? Там на вагоне что-то непонятное было написано.
Я встаю, давая понять своим видом, что, как gentiluomo, конечно, исполню этот каприз bella signora, но никаких оснований для беспокойства нет. Иду в соседнее купе, где сидит пожилой итальянец в твидовом пиджаке с газетой Paese Sera, и спрашиваю, в Венецию ли идет этот поезд. Он начинает махать своими твидовыми рукавами в смысле нет, какая там Венеция, этот вагон идет в Верону, а в Венецию идут только головные вагоны! Мы хватаем рюкзак, недопитое пиво и выскакиваем на перрон. До отправления остается три минуты. Два неудавшихся веронца несутся вдоль поезда, расплескивая пиво, находят нужный вагон, десять раз переспрашивают, идет ли он в Венецию, и только после того, как пять человек почти хором раздраженно отвечают si!, запрыгивают в вагон, который, конечно же, переполнен, находят купе, где сидят только четыре человека, в изнеможении падают в кресла, и поезд трогается. Начинается мучительная ночь в сидячем вагоне – полусон, полубред, полубодрствование.
