Под утро он все-таки заснул на диване. Автобус должен был за ними заехать в шесть. Ровно в пять тридцать начали барабанить в дверь – автобус уже ждал внизу. Он заглянул в спальню. Жена и дети спали глубоким сном. Вещи собраны не были.
– В общем, так, – сказал водитель-итальянец. – Через пятнадцать минут мы уезжаем. Con te o senza di te
[45].
Ни о каком завтраке уже не могло быть и речи. Они растолкали сонных детей, наскоро побросали вещи в чемоданы, теперь их было два, натянули на себя какую-то одежду и потащили чемоданы и детей к лифту. Второй чемодан, гигантский, купленный на рынке за девятнадцать тысяч, весил, наверное, не меньше пятидесяти килограммов. Там были все их приобретения за три месяца, включая несколько десятков книг по архитектуре, купленных на толкучках.
Водитель с трудом поднял чемодан и сказал, что его точно не пропустят, – в самолете предел тридцать килограммов. Но деваться было уже некуда. Чемодан совместными усилиями впихнули в автобус, и они поехали.
– Кстати, где ключи от чемоданов? – спросил Ш.
– А кто их запирал? – язвительно спросила Алла.
– Я, но ты выходила из квартиры последней, должна была все проверить.
– Ах, это моя вина? Ты не должен был выходить из квартиры без ключей.
Они сонно препирались, но сил хватило ненадолго.
Автобус подобрал еще несколько семей и привез их в аэропорт имени Леонардо да Винчи. Тем временем другой автобус привез тех, кто жил в Остии и Ладисполи. Весь гигантский табор расположился внутри аэровокзала. Никто ими не руководил, ни у кого не было на руках билетов и никто не понимал, что делать.
“Вот мы и опять попали в положение запуганных rifugiati sovietici, – подумал Шуша. – Ощущение свободы было миражом. Мы по-прежнему никто; без национальности, гражданства, места жительства, профессии. Вот что значит «перемещенные лица» – это те, которых перемещают”.
Все время возникали слухи: надо идти к шестой стойке, нет, не надо идти к шестой стойке, а надо терпеливо ждать; нет, не надо ждать, а надо все решать самим. Вдруг весь табор ринулся с вещами к стойке с надписью Ufficio controlli dogane
[46]. Кто сказал, что надо туда? Никто не знает, но все бегут. Наконец появился элегантный итальянец и сказал, что действительно надо туда.
– А что если они попросят открыть чемоданы? – Шушу охватила паника. – Чем мы будем их отпирать? Ключи остались на столе. Нас не посадят в самолет. Что с нами будет?
Чемоданов никто не открывал, их ставили на весы, но на стрелку весов эти итальянские разгильдяи не смотрели. Шуша испытывал двойственное чувство. С одной стороны, ему хотелось крикнуть: “Кто так работает! Смотри на весы, fannullone
[47]!” С другой, страх: только бы не взглянул!
Их пятидесятикилограммовый гигант поплыл вместе с другими чемоданами по конвейеру. В какой-то момент он застрял, служитель в форме стал его поправлять, поднатужился, крякнул, ухмыльнулся, покачал головой, и чемодан поплыл дальше.
Lunga vita alla sciatteria italiana!
[48]
Глава шестая
Новый свет
Welcome Home
Их ввели в зал ожидания компании “Пан Американ”, и они сразу попали в другую страну. Вокруг говорили по-английски, и это было неприятно. Не всегда понятная итальянская речь стала уже привычной. На нее не обращаешь внимания и не стараешься понимать. А тут язык, который ты, прочитав на нем десятки книг, вроде обязан понимать, а все равно не понимаешь! Если очень напрягаешься, что-то улавливаешь, но мало. Это тебе не передача “Би-би-си”, а какие-то горные ручьи с перекатывающимися камнями. Шуша впал в тоску – вот среди этих ручьев и камней придется провести остаток жизни?
Войдя в “Боинг-747”, они ахнули: десять кресел в одном ряду, три – проход – четыре – проход – три. Шире, чем их квартира на Вестричио Спуринна. Интересно, кто-нибудь догадался ночевать в пустых самолетах? Запирают ли их на ночь? По радио объяснили, как себя вести в случае катастрофы и в каких салонах можно курить. Желающим смотреть кино со звуком предлагали наушники за три доллара. Шуша с детьми стали требовать от Аллы девять долларов, объясняя, что из всех искусств для них важнейшим является кино, но она заявила, что это разврат и никаких наушников они не получат.
Полет продолжался девять часов. Вылетали в час, прилететь должны были в три, куда пропадут шесть часов, непонятно. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Обожженная спина не болела, наверное, помогала “медичина пер лустионе”, а на душ, к счастью, времени не хватило. Стюардесса в голубой форме и с какой-то турецкой феской на голове спросила Шушу, не желает ли он немного виски. Он подумал и согласился. Тогда она добавила, что это стоит два доллара. Тогда он подумал и отказался.
– Может, стоит выпить пива, чтобы заснуть? – сказала Алла.
Шуша позвал стюардессу обратно и спросил, есть ли пиво. Она очень отчетливо, с преувеличенной артикуляцией сказала, что это стоит один доллар.
– Оʼкей! – ответил Шуша на безукоризненном английском языке.
Стюардесса принесла пиво, и Шуша спросил, сразу ли заплатить. Она подумала и сказала, что лучше сразу, – она явно не верила в их кредитоспособность, но держала себя в руках. Когда Алла достала из сумки смятый доллар, стюардесса не смогла скрыть радостного изумления.
Время от времени по радио звучал голос командира корабля. Он сообщал важные сведения о полете: скорость, высоту, над какими городами пролетаем и массу других технических подробностей. Это было приятно, они ехали не как скот, который загрузили в телячий вагон, и даже не как большевики в пломбированном вагоне, а как американцы, которые хотят знать, какой именно маневр выполняет в данный момент нанятый ими специалист.
В аэропорту имени Джона Кеннеди их встретила громадная надпись на всех языках, включая русский: “Добро пожаловать!”. Старушка из НАЯНы (New York Association for New Americans), одетая в джинсы, майку с надписью NYANA и кеды, подвела их к одному из иммиграционных постов. Молодой офицер медленно и основательно проверил каждую бумажку и минут через десять поставил на их советско-израильской визе штамп. Они перестали быть rifugiati и стали refugees с правом на работу.
Сняв с конвейера чемоданы, погрузили на тележку и, ведомые старушкой из НАЯНы, повезли их в другое помещение сдавать на рейс в Лос-Анджелес. Огромный негр стал кидать чемоданы на конвейер. Когда очередь дошла до их пятидесятикилограммового чудовища, вежливый Шуша обратился к негру:
