В большинстве мест, куда он звонил, услышав акцент, сухо отвечали, что место уже занято. На третий день вроде бы повезло.
– Да, мы ищем архитектора, – сказал бодрый мужской голос, – но я слышу у вас акцент. Откуда вы?
Сам он тоже говорил с акцентом – с нью-йоркским.
– Из Советского Союза.
– Ага, – оживился голос, – а что, позвольте спросить, заставило вас покинуть СССР?
– Ну, знаете, миллион причин…
– Назовите одну.
– Хорошо, поиски свободы.
– Так, так, – не унимался голос, – а ваше понятие свободы включает в себя религиозную свободу?
– Разумеется.
– К какой же религии вы принадлежите?
Такой вопрос при приеме на работу является грубым нарушением всех американских законов, но Шуша этого не знал. Поскольку они приехали по еврейской линии, ему пришлось начать сияющую новую жизнь с вранья:
– К еврейской.
Долгая пауза. Наконец голос задумчиво произнес:
– Ну что ж, если я возьму вас на работу, то вы по крайней мере можете не опасаться религиозных притеснений. Я тоже еврей.
После этого он заговорил быстро:
– Машина есть?
– Да.
– Через сколько минут можете приехать в Хантингтон Бич?
– Минут через двадцать.
– Семья есть?
– Да. Жена и двое детей.
– Берите их с собой. Записывайте адрес. Меня зовут Эл Шайн.
Крохотное архитектурное бюро Эла Шайна состояло из Эла Шайна и жены-китаянки по имени Пинг.
– Им следовало бы назвать свое бюро “Пинг-Поц”, – шепнула Алла.
– Похожа моя жена на еврейку? – кричал возбужденный Эл.
– Не очень.
– Вот! А между тем она стопроцентная еврейка. Вот уже пять лет. Приняла иудаизм, когда вышла за меня замуж. Женщинам, слава Богу, не надо делать обрезания. Ну, показывайте ваши работы.
– Эл, – сказал Шуша, – передо мной стоит сложная задача: убедить вас, что я замечательный архитектор, не показав вам ни одной работы. Все они отправлены дипломатической почтой в Израиль, но до нас еще не дошли.
– Ага! – воскликнул Эл, потирая руки. – Посмотрим, посмотрим, как вы выкрутитесь.
После страстного монолога Шуши об архитектуре и показа трех случайно оказавшихся в чемодане фотографий Эл сказал:
– Допустим, что вы меня убедили. Сколько вы хотите денег?
– Не знаю, – честно ответил Шуша.
– Хорошо, назовите сумму, который бы вам хватило, чтобы заплатить по всем счетам за неделю. Можете посоветоваться с женой.
Эл протянул им листок бумаги, и они начали записывать расходы – страховку на машину, бензин, квартиру, еду и одежду. Получилось четыреста долларов.
– Это больше, чем я рассчитывал платить начинающему архитектору, – сказал Эл. – Я допускаю, что там, у себя, вы были не начинающим, а суперзвездой, но здесь это не имеет никакого значения.
Он задумался.
– Ладно. Мы, евреи, должны помогать друг другу. Это будет моя мицва. Вы знаете, что такое мицва?
Шуша уже было собрался честно сказать “нет”, но вмешалась Алла:
– Еврейская благотворительность. Кто этого не знает!
– Молодцы. Теперь я вижу, что вы настоящие евреи. Да, это будет моя мицва. Позвоните мне через три дня.
По дороге домой они заехали в “Макдоналдс” и отпраздновали событие, сожрав, к восторгу детей, по целому биг-маку.
Через три дня Шуша позвонил Элу, и тот сухо сообщил, что решил взять другого архитектора…
Шуша открывает глаза. Перед ним люди в шлемах сражаются из-за продолговатого предмета. Это висящий над ним телевизор, по которому передают американский футбол. Слева висит капельница. От нее тонкий прозрачный шланг тянется к его вене. Где он? Шуша пытается привстать, но резкая боль в паху заставляет его лечь. Ему сделали обрезание? Как это получилось? Он же не хотел…
– Помните, – сказал ему на следующее утро доктор Ашер, – вы перенесли тяжелую операцию. Если начнется кровотечение, операцию придется повторить. Никакого секса в течение трех недель. Никаких мыслей о сексе – это может вызвать прилив крови. Тут мы вам немного поможем. Вы будете пить вот эти таблетки, они резко понизят ваш интерес к сексу, правда, иногда они вызывают головную боль.
Это была не просто головная боль, а настоящая американская супер-экстра-мега головная боль – тяжелая, невыносимая, со стуком в висках. Промучившись три дня, он решил перестать пить эти таблетки – какие там мысли о сексе в таком состоянии!
Это было ошибкой. Как-то поздно вечером он неосторожно включил телевизор и наткнулся на интимную сцену. И мгновенно – принизывающая боль.
Fuck!
Нет, уж лучше пусть болит голова.
В газете “Лос-Анджелес Таймс” Шуше попалась статья, что в свободной Америке сексом занимаются в среднем в два раза реже, чем в католической Италии, хотя говорят о нем в два раза больше. Может быть, именно поэтому американца с утра до вечера бомбардируют изображениями женской груди и ягодиц. Они подстерегают его везде – в журналах, в кино, по телевизору, на шоссе, в магазине. В Риме тоже можно было увидеть рекламу, построенную на сексе, но, во-первых, ее было меньше, а во-вторых, там всегда присутствовала недоговоренность, тайна, что делало ее более действенной. Здесь же всё в лоб. Безукоризненно освещенные безукоризненной формы груди и ягодицы подавались вам без всякой игры и тайны, примерно как ванильное мороженое. Первое время он не обращал на них внимания – слишком примитивно и слишком много было других проблем. Сейчас же, когда ему все время говорят “только не думай о сексе”, ясно, что ни о чем другом думать невозможно, теперь и примитивная реклама стала действовать. Но каждая секунда приятного возбуждения от вида свежей, хорошо освещенной плоти мгновенно превращалась в мучительную боль.
Fuck!
Возбуждение мгновенно пропадало, но через минуту все повторялось. Следующие два дня были как на качелях. Боль в одном месте – таблетка. Боль в другом – выбрасываем эту таблетку и пьем обезболивающее. Телевизор – выбрасываем обезболивающее, опять пьем первую таблетку! Эти евреи превратили его во что-то вроде царя Мидаса.
Через неделю Шуша выбросил таблетки и сказал Алле:
– Если мы не займемся сегодня сексом, я взорвусь.
– А если швы разойдутся?
– Вызовем скорую.
Все это напоминало приготовление к хирургической операции. На ночном столике лежала стерильная марля и визитная карточка доктора Ашера. Шуша чувствовал себя то капитаном Гастелло, то Гаем Муцием Сцеволой, то Данко, отдающим людям свой жизненно важный орган.
