Освоившись, решил узнать, ходят ли поезда между столицей и Лафайетом. Выяснилось, что ходят, но плохо. Со всеми пересадками это занимает 47 часов. С другой стороны, до Цинциннати можно доехать на комфортабельном поезде Amtrak всего за 14 часов. На машине, конечно, можно доехать за 8, но машины у него нет.
– Слушай, – сказал он Хозяйке по телефону, – если я приеду к тебе на поезде в Цинциннати, ты сможешь меня встретить? У тебя есть машина?
– Конечно, смогу, – сказала она. – Когда ты приедешь?
– Эту неделю мне придется поработать, а в следующий четверг я могу сесть на поезд вечером, спать там всю ночь и приехать в Цинциннати в середине дня, а часа через три мы будем в Лафайете.
– Сколько ты сможешь здесь пробыть?
– Очень мало, только три ночи.
– Три ночи, – повторила она. – Это роскошь.
Он высунулся из окна поезда и сразу увидел ее на платформе. На ней было то самое белое платье, в котором он встретил ее в аптеке неделю назад. Он схватил чемодан, выскочил из вагона, потом остановился и медленно двинулся к ней по платформе. Было видно, как сияют ее глаза. Он подошел. Она прижалась к нему и замерла. Так они простояли несколько минут.
– Пойдем, – она повела его к машине.
Это был Mercury Grand Marquis Station Wagon 1975 года. Увидев машину, Шуша остановился, пораженный не столько размерами, сколько названием.
– Смотри, – сказал он наконец, – пуритане приплыли сюда в XVII веке и отменили аристократические титулы. А народу они нравятся. Эллингтона назвали Дюком, Элвис, разумеется, Кинг, а самая большая легковая машина за всю историю автомобилестроения должна быть, конечно, “Гранд Маркиз”. Можно я поведу? – добавил он.
– Я очень на это надеюсь, – сказала она. – Я вообще плохо вожу, а такую большую машину тем более.
“Да, – подумал Шуша, – некоторые женщины знают, как дать мужчине почувствовать одновременно превосходство и сострадание”.
– У меня есть одна безумная идея, – сказал он, садясь за руль, – но если ты не захочешь, мы поедем сразу к тебе.
– Дорогой, мы сделаем все, что ты захочешь.
– Я хочу, чтоб мы сначала съездили в город Колумбус, Индиана. Там необычная архитектура.
– С тобой – хоть на край света!
Дорога должна была занять полтора часа, но заняла больше двух. Grand Marquis плыл, как корабль, не замечая выбоин и камней. Где-то в районе города Бейтсвила она сказала:
– Поставь машину где-нибудь в тихом месте. Я не могу сидеть так далеко от тебя.
– Будем, как хиппи, make love, not war
[68] в машине? Я никогда не пробовал.
– Я тоже. Когда-то ведь надо начинать.
Он поставил машину на пустыре. Они вышли из машины, обнялись.
– Пойдем на заднее сиденье, – шепнула она…
– Вот теперь я готова к осмотру архитектуры, – сказала она весело.
Они плавно летели на своем “Гранд Маркизе” по Interstate 74 на запад, потом свернули на местную 46-ю дорогу, потом налево на улицу Вашингтона и скоро слева за перекрестком открылось треугольное здание “горсовета” – City Hall.
– Фирма SOM обычно строит очень большие и не очень интересные объекты, – объяснял Шуша, – но здесь они сделали что-то не совсем обычное. Смотри, это почти театр, горизонтальный фасад, за которым как бы сцена с полукруглым стеклянным задником, а верхняя часть кирпичного портала как будто распилена пополам.
По улице Франклина доехали до следующего объекта, “Первой христианской церкви” Сааринена. Шуша увлеченно рассказывал Хозяйке про терминал TWA, абсолютно не похожий на эту церковь, и объяснял, почему такой творческий диапазон – признак гениальности. Она делала вид, что внимательно слушает. По улице Вашингтона доехали до дома самого Ирвина Миллера. Дверь была заперта. Шуша постучал. Им открыл седой благообразный джентльмен, который сообщил, что на сегодня дом-музей уже закрыт.
– Мы архитекторы из России, – быстро соврал архитектор из России. – Мы специально летели, чтобы увидеть этот шедевр Ээро Сааринена. Умоляем, хотя бы пять минут!
Такая страстная любовь к творчеству великого архитектора не могла остаться без вознаграждения. Их пустили, дали возможность побродить по дому и не торопились выгонять. Посреди огромной гостиной было большое квадратное углубление, стенки которого были одним сплошным красным диваном, заваленным разноцветными подушками. Пол был покрыт красным ковром.
– Представляешь, – сказал Шуша, – мы с тобой на этом ковре занимаемся любовью, а на подушках возлежат зрители. Когда мы делаем что-то особо изобретательное, они аплодируют, подбадривают, дают советы…
– Чисто мужская фантазия, – сказала она. – Если тебе так хочется зрелища, я готова делать это с тобой перед зеркалом.
Стихи, сочиненные Шушей в поезде Цинциннати – Вашингтон 13 июня 1989 года
Стучат колеса
на чужом
Наречьи. Звук их непонятен.
Не то, что мне он неприятен,
Но не в него я погружен.
Я возвращаюсь не домой,
Не на круги своя, не в детство.
Куда, скажи, могу я деться
От окруженности тобой.
И тела нежный клавесин
В моих руках раскрылся звуком,
Приникнув воспаленным ухом,
На языке родных осин.
Я разбирал его язык,
Протяжный звук его признанья,
Глухую тяжесть расставанья
Себе осмыслить запретив.
С тобой мы стали вдруг одно,
Без объяснений тривиальных,
Без планов матримониальных,
С одним лишь “да”, без всяких “но”.
А за окном сбегает вниз
Дорога, подмосковной вроде.
Колеса, в вольном переводе,
Стучат: вернись, вернись, вернись.
Возвращение
Алла спит. Шуша выходит из дома и садится в машину. Звонит мобильник.
– Hello.
– Александр? – спрашивает по-английски знакомый голос.
– Да.
– Это Джуди, жена Джима. Мне нужно срочно с тобой встретиться. Лучше прямо сейчас.
– Что случилось?
– По телефону не могу. Можешь через десять минут в “Иль Фиоре”?
– Могу.
В таком виде эту еврейскую красавицу Шуша еще не видел. Непричесанная, без макияжа, с опухшими воспаленными глазами. Она заказала водку с тоником и стала пить ее большими глотками. Руки, держащие бокал, тряслись.
Потом она поставила недопитый бокал на стол и сказала спокойным тоном:
