– Доктор Кенуорд и Велма Старлер решили поехать в
Лас-Вегас и пожениться, мы с Люсил поедем вместе с ними. Ладно, пора собирать
на стол. Устроим сегодня маленький пир. Люсил должна приехать с минуты на
минуту.
Солти развернулся, прошел к закопченному каменному очагу и
разжег костер.
– Знаешь, о чем я подумал? – спросил Мейсон,
повернувшись к Делле.
– О чем?
– Священник явно сделает скидку, если обвенчает вместо
двух пар три.
Делла посмотрела на него нежно, с легким оттенком сожаления
во взгляде.
– Забудьте об этом, шеф.
– Почему?
Она уже смотрела куда-то вдаль, на протянувшуюся за
горизонтом пустыню.
– Сейчас мы счастливы, – сказала Делла. – Что
сделает с нашей жизнью брак? У нас будет дом. Я стану домохозяйкой. Вам
понадобится новая секретарша… На самом деле дом вам не нужен. Я не хочу, чтобы
у вас была новая секретарша. Сейчас вы устали. Пришлось вступить в
интеллектуальный бой с убийцей. Сейчас вам хочется жениться и остепениться.
Послезавтра вы будете искать новое дело, еще более сумасшедшее, которому
отдадите себя без остатка и из которого едва выпутаетесь. Таким вы хотите быть,
и я хочу, чтобы вы были именно таким. К тому же Солти не на кого будет оставить
лагерь.
Мейсон подсел поближе, обнял Деллу за плечи и прижал к себе.
– Я мог бы разбить все твои аргументы, – сказал
он.
– Могли бы, не сомневаюсь в этом, – рассмеялась
Делла. – Но, даже убедив меня, самого себя убедить вы не сможете. Вы
знаете, что я права.
Мейсон хотел было возразить, потом передумал и еще крепче
обнял ее. Они молчали и наблюдали за выступающими из пустыни разноцветными
горными вершинами, ярко освещенными красным солнцем.
– Да, – снова рассмеялась Делла. – Мы
бывалые, закаленные в боях воины, которые не тратят время на любовь, если
предстоит серьезная работа. Нужно помочь Солти с костром, к тому же вдруг он
разрешит мне приготовить что-нибудь.
– Десять против одного – не разрешит, – сказал
Мейсон.
– Что?
– Не разрешит тебе готовить еду.
– Не буду спорить. Пойдемте. Как вы заметили, Солти
никогда не наслаждается красотами пустыни, если нужно работать.
Они подошли к склонившемуся над очагом Солти, увидели, как
он распрямился, повернулся было к коробкам с продовольствием, вдруг остановился
и долго смотрел на пустыню.
Когда они встали рядом, Солти благоговейно произнес:
– Что бы я ни делал, где бы я ни был, я всегда
отвлекаюсь в это время на несколько минут, чтобы просто посмотреть на пустыню.
Начинаешь понимать, что человек может быть очень деятельным, но никогда таким
большим и величественным. Знаете, пустыня – самая добрая мать для человека, и
именно благодаря своей жестокости. Жестокость делает человека осторожным,
заставляет полагаться только на самого себя. Здесь не место мягкотелым. Иногда,
когда солнце сжигает кожу, а его лучи слепят, ты замечаешь только жестокость.
Но примерно в это время суток пустыня вдруг улыбнется тебе, скажет, что
жестокость ее – на самом деле доброта. Ты начинаешь смотреть на жизнь с ее
точки зрения и понимаешь, что только она самая верная.
