В гостиной Энн с усталой улыбкой обратилась к Корту.
— А куда пойдешь ты, Джон?
— Я останусь здесь. Может быть, я как-то смогу помочь.
— Конечно! Присмотришь за Викки вместо меня? Я буду в изоляции с Генриеттой, и самое тяжелое для меня будет беспокойство о дочери.
Корт кивнул и ободряюще прикоснулся к ее плечу.
— Как было бы прекрасно, — тихо сказала Энн, — если бы Мэтью тоже беспокоился о Викки и старался мне помочь.
Дом был построен в виде несимметричной буквы Т; общие комнаты находились в центральной части, а спальни занимали оба крыла. Чернокожие слуги спали в постройке на конном дворе. В дальнем конце конюшни была одна свободная комната; туда Энн и велела поместить Генриетту. Ей удалось втиснуть две кровати в крохотную комнату и обеспечить строгую изоляцию. Только Пьер мог приближаться к комнате и то только для того, чтобы поставить у двери еду и воду.
Генриетта металась на узкой постели и бредила. Все ее тело, лицо и руки было покрыто сыпью, и скоро вся кожа превратилась в сплошную гноящуюся рану. Ее била дрожь и мучила жажда. Спустя четыре дня гнойники прорвались, ранки стали затягиваться коркой и ужасно чесаться. Энн пыталась удержать руки Генриетты в покое, но это ей не всегда удавалось, и на лице Генриетты, там где она сдирала засохшую корку, оставались глубокие шрамы. Потом температура спала, а как только короста сошла, Энн поняла, что кризис и опасность заражения миновали. Но даже после этого они оставались в изоляции еще несколько дней; в эти дни Энн особенно беспокоилась о Викки и Мэтью, думала о хозяйстве, а Генриетта молча сидела перед зеркалом, с ужасом глядя на свое обезображенное лицо. Ее кожа стала жесткой и бугристой, как корка хлеба, и все еще сохраняла ярко-розовый цвет.
— Пьер, — тихо произнесла Генриетта. — Как я встречусь с Пьером?
— После оспы всегда остаются отметины, — мягко сказала Энн, — но цвет кожи станет нормальным, и шрамы поблекнут. Пьер любит тебя, и я уверена, что он любит тебя не только за твое лицо.
— Я не представляю, как он решится подойти ко мне. Сможет ли прикоснуться ко мне? — и из глаз Генриетты полились слезы.
— Ну, конечно, ведь он так соскучился за эти дни, — успокоила ее Энн. — Ну, взгляни в зеркало еще раз. Твои глаза не изменились, верно? Прекрасные глаза, Генриетта, большие и темные, и они скоро снова будут яркими и блестящими. И волосы у тебя замечательные, хотя сейчас, может быть, они выглядят не лучшим образом, потому что я не смогла как следует расчесать их. Оставайся здесь, а я пришлю сюда Пьера.
— Нет! — взмолилась Генриетта. — Не сейчас. Прошу вас, миледи, я не хочу пока никого видеть.
— Ты должна, — твердо сказала Энн.
Она вышла из конюшни и направилась к черному ходу дома, радуясь теплым лучам солнца на своих бледных щеках. Три прошедшие недели утомили ее больше, чем она осознавала. Платье свободно болталось на ней; глаза на похудевшем лице глядели тускло и устало.
Дом показался ей огромным, прохладным и просторным после тесноты лазарета. Пьера на кухне не было, поэтому Энн поддалась искушению и потихоньку поднялась в детскую. Викки спала в своей кроватке, зажав крохотный пальчик во рту. Она была такая милая, что Энн не выдержала и нарушила одно из своих собственных правил: взяла на руки ребенка и разбудила его. Девочка не заплакала, а просто открыла глаза и, узнав мать, улыбнулась. Глаза Энн наполнились слезами; она прижала к себе дочь, вдохнула знакомый родной запах и подумала, какой спокойной растет ее малышка — она даже не смогла вспомнить, чтобы Викки когда-нибудь плакала.
Вспомнив о своей цели, Энн положила девочку в кроватку и направилась в кабинет. Она удивилась, застав там и Мэтью и Корта; очевидно, добровольная ссылка Мэтью уже окончилась.
Корт тепло приветствовал ее, но Мэтью смотрел на жену настороженно.
— Ты уверена, что всякая опасность заражения исключена? — спросил он.
— Абсолютно уверена, — холодно ответила Энн, — во всяком случае я не заболела оспой. Я хочу поговорить с Пьером. Джон, не можешь ли ты найти его?
Они с Мэтью остались ждать. Мэтью так никогда и не рассказал Энн, что он вернулся в дом, как только доктор Джеймсон сказал, что никакой опасности нет, и сам постоянно присматривал за ребенком.
Когда Корт вернулся в сопровождении Пьера, Энн коротко объяснила, в каком состоянии находится Генриетта.
— Ты должен помочь ей, Пьер. Если она увидит, что ты ужаснулся при виде ее, это нанесет ей тяжелую психическую травму. Иди и докажи, что ты по-прежнему любишь ее. В противном случае можешь искать себе другое место.
Ее маленькая фигурка излучала такую твердость и решительность, что Корт с трудом скрыл улыбку, когда Пьер поклонился и поспешно покинул комнату в стремлении угодить «миледи».
Вдруг Энн ощутила такую усталость и изнеможение, как будто весь груз и напряжение последних недель навалились на нее. Она добралась до своей постели и сразу же заснула.
Ночью ее разбудил необычный звук, такой непривычный, что она несколько минут лежала, прислушиваясь к нему и стараясь понять, что это такое. Потом вздрогнув, она вскочила с постели и бросилась в детскую. Это плакала Виктория. Беспомощно плакал ребенок, который раньше никогда не испытывал боли.
У кроватки девочки стояла няня. Она испуганно повернулась к Энн и истерически зарыдала, показывая на ребенка.
Энн положила дрожащую руку на лоб дочери, который был обжигающе горяч. Викки захныкала.
В слабом свете ночника Энн различила красные пятна на шее девочки.
— Нет! — вскрикнула она, — это невозможно! Ей сделали прививку. Я сама ввдела, как доктор ввел ей вакцину.
Энн схватила дочь и прижала ее к себе, как будто это могло ее исцелить. Напряжение в ее душе достигло такой силы, что у нее из груди вырвался крик. Нервная дрожь била все ее тело, но вскоре напряжение спало, и к тому моменту, когда в комнату вбежали Мэтью и Корт, она уже взяла себя в руки.
— Уведите ее отсюда! — велела она, указав на рыдающую в истерике няню. — От нее не будет никакой помощи. Позовите Генриетту.
Но Генриетта уже пришла, и обе женщины вместе стали ухаживать за больным ребенком.
Температура была очень высокой. Они пытались снизить ее, обтирая девочку и ставя холодные компрессы. Но сыпь все выступала, и Викки жалобно хныкала, когда Энн держала ее ручки, не давая расчесывать ранки.
Мэтью и Корт не покидали дом. От беспомощности и тревоги они пытались найти забвение в вине и пили всю ночь. Но алкоголь не действовал на Мэтью; его голова оставалась трезвой, и мысли постоянно возвращались к ребенку.
Один день сменился другим, потом третьим и четвертым, но обе женщины так и не сомкнули глаз. Или так только казалось Энн, которая устало сидела в кресле, пока Генриетта смотрела за ребенком; на самом деле они все же дремали время от времени. И как бы в подтверждение этому ее голова отяжелела, и она погрузилась в полудрему. В каком-то тумане, который клубился вокруг нее, она несколько раз ясно видела Джона Корта, с беспокойством склоняющегося над ней, и она почти поверила, что видела Мэтью, шагающего взад и вперед по комнате с Викки на руках. Наверное, это ей приснилось?
