В Нью-Йорке к Корту на удивление быстро пришел успех. Он сохранил большой пакет акций «Даймонд Компани», но не принимал активного участия в бизнесе. На Уолл-Стрит он открыл контору «Корт Даймондс», и скоро ему со всех сторон посыпались приглашения в престижные дома. Во-первых, алмазы не воспринимались только как объект торговли, для многих в них была заключена некая таинственная сила. Во-вторых, Корт был богат, привлекателен и холост, и поэтому никго не сомневался, что ему нужна жена.
Корт и сам был бы не прочь жениться. Были моменты, когда он считал, что его долг дать Тиффани мать. Но ни одна из дам, которых он встречал, не нравилась ему настолько, чтобы жениться на ней. Ни одна из них не проявляла искреннего интереса к Тиффани, и ни одна из них не походила на Энн или Алиду. Корт инстинктивно тянулся к женщинам слабым и нежным, а в женщинах из высшего общества, в дочерях богачей не было слабости. К несчастью, Корт не подозревал, что по закону природы Тиффани тоже вырастет такой. Однако, он понимал, что он не может искать себе невесту вне высшего общества, иначе такой брак не будет одобрен светом, и Тиффани окажется отвергнутой им. Поэтому Корт избегал свах, хотя и не мешал им питать надежды, и занимался исключительно дочерью.
В первые годы Корт никогда не расставался с Тиффани, никогда не покидал дом. Первый раз они разлучились под Новый 1896 год, когда Корта неожиданно вызвал в Вашингтон президент Гровер Кливленд. Президенту нужен был совет и помощь от человека, который хорошо знал Южную Африку, и он выбрал Корта, потому что он был известен своими связями с алмазными и золотыми приисками, а его семья торговыми отношениями с этим регионом.
В Трансваале начались волнения, и американским гражданам, очевидно, угрожала опасность.
— Что я вам говорил! — Дани Стейн с осуждением посмотрел на своих собеседников. — Если бы вы послушались меня девять лет назад, этого бы не случилось.
Сейчас в 1895 году они его слушали. Среди своих соотечественников Дани Стейн слыл пророком, и все, что он предсказывал, сбывалось.
На первый взгляд тридцатилетний Дани не был впечатляющей фигурой. Он был невысок и коренаст, как его отец, у него были черные волосы и густая черная борода Геррита Стейна. Но при ближайшем рассмотрении было заметно, что в его серо-зеленых глазах горел огонь сильных страстей, а лицо было умным и живым. В течение девяти лет со страниц «Волькссгрема» он упорно высказывал свои мысли об угрозе бурскому народу со стороны иностранцев. Его сила убеждения и ясность выражений завоевали ему сторонников, а последующие события сыграли ему на руку. Англичане постепенно стали теснить буров, пока ни у Трансвааля, ни у Оранжевой республики не осталось выходов к морю, кроме как через британские или португальские земли. Окружение было завершено, когда передовые силы Родса подняли британский флаг над Форт-Солсбери, который потом стал столицей Родезии, и закрыли северную границу Трансвааля.
Для Дани и его сторонников эти действия были угрожающими, но не они составляли главную опасность. Буры привыкли жить, окружив себя повозками, но теперь в их собственном лагере таилась угроза, которой они боялись больше всего: тысячи людей разных национальностей, которые устремились на золотые прииски Йоханнесбурга. Эти люди принесли с собой дух больших городов и отношения большого бизнеса в маленькую фермерскю республику.
В райойе Йоханнесбурга было около 80 тысяч иностранцев, почти в четыре раза больше, чем буров. Они вносили свои знания и деньги в благосостояние страны и превратили государство-банкрот в процветающую республику. Однако, эти иностранцы в Трансваале не имели ни права голоса, ни каких-либо иных прав даже в Йоханнесбурге, городе, который они построили среди пустынного вельда, и в котором платили очень высокие налоги. Теперь эти люди требовали своих прав в принявшей их стране.
— Некоторые считают, что иностранцы должны иметь определенные гражданские права, — осторожно сказал кто-то. — В конце концов они тоже платят налоги.
— Они могут голосовать, если выполнят наши требования.
— Но такие требования не может выполнить ни один иностранец.
— Это наша страна, — упрямо произнес Дани. — Они должны делать так, как скажем мы, или не должны этого делать вообще. Черт возьми, дальше вы захотите дать право голоса кафрам.
Мужчины засмеялись; шутка разрядила обстановку, но ненадолго.
— Нам нужны иностранцы, потому что нам нужно золото, — сказал другой мужчина. — Доход от золотодобывающих шахт составил в прошлом году 4 миллиона фунтов стерлингов.
— Золото проклятье, а не спасение для наших людей, — бросил Дани в привычной манере своих статей в «Вольксстрем». — Оно лежит мрачной тенью на нашей священной земле. За каждую унцию золота будет заплачено слезами и реками крови, которая прольется, когда мы будем вынуждены защищать нашу землю от посягательств пришельцев.
Дани помедлил, но никто не заговорил.
— Сегодня я встретил Ума Пауля, — спокойно продолжил он, — и он тоже разделяет мое мнение. Они что-то замышляют — эти дружки Родса в Йоханнесбурге. Их речи становятся более резкими, а сборища — более частыми. Да, они явно что-то замышляют, но я точно не знаю, что.
Дани был прав, и подтверждение не заставило себя долго ждать.
Сесил Родс был премьер-министром Капской колонии, и он не замедлил воспользоваться недовольством в Йоханнесбурге. В соответствии со своей программой империалистической экспансии, желая вытеснить Крюгера, он подготовил восстание, во время которого иностранцы должны были захватить власть. Кроме самих конспираторов в Йоханнесбурге, которые называли себя Комитетом реформ, в плане были задействованы британские войска под командованием доктора Джеймсона, старого друга Родса и бывшего врача Мэтью в Кимберли.
Но заговор провалился. Президент Крюгер арестовал членов Комитета реформ и заключил их в тюрьму Претории. Джеймсона выдали британским властям, а шестьдесят три конспиратора из Йоханнесбурга были осуждены за свои преступления. Среди интернированных в Претории были племянник Барни Барнато, брат Сесила Родса и американский инженер по имени Джон Хейс Хаммонд.
Сесилу Родсу ничего не оставалось, как уйти с поста премьер-министра. Его политическая карьера закончилась.
— Не понимаю, почему ты должен ехать в Африку, папа, — обиженным тоном сказала Тиффани.
— Я еду по делу, которое поручил мне президент, — объяснил ей Корт, ласково взъерошив черные кудри дочери.
Он не хотел ехать в Преторию, и согласился на это лишь из уважения к первому человеку Америки. Кливленд был непопулярен во многих кругах, но Корт восхищался честностью и прямотой этого человека. Вероятно, на него повлиял и тот факт, что у Кливленда был незаконный сын. Когда его политические противники пронюхали об этом во время предвыборной кампании 1894 года, помощники спросили Кливленда, как им нейтрализовать эту информацию. Кливленд ответил просто: «Скажите правду». Таким человеком мог бы стать и Корт, не попади он под влияние Мэтью Брайта.
