– Трэз, есть соображения, когда… – Она взглянула на Робби, рисующего пальцем на окне. – Ты знаешь, когда это произошло? Прошлой ночью?
– После твоего ухода.
Значит, это не может быть Вин…
– У твоего мужчины неприятности, кстати.
– Прости?
– Вин ДиПьетро. Его показывают по всем новостям. По ходу, его подружка оказалась в больнице, и она утверждает, что по его вине.
Когда начался второй акт драмы, Мария-Тереза убрала ногу с педали газа и специально взглянула наверх, подъехав к перекрестку. Зеленый. Зеленый, значит, можно ехать, сказала она самой себе. Она осторожно вернула ногу на место, и Камри ответила на это со всем удовольствием пациента, находящегося на искусственной вентиляции легких.
– Возможно такое, – пробормотал Трэз, – что вы двое были вместе прошлым вечером часов так в десять?
– Да.
– Тогда вздохни с облегчением. Потому что согласно новостям, дамочка заявила, что именно в это время все и случилось.
Мария-Тереза выдохнула, но совсем чуть-чуть.
– О, Боже… что он собирается делать?
– Его выпустили под залог.
– Я могу помочь ему.
Хотя, как только эти слова слетели с ее языка, она начала сомневаться в правильности такого шага. Последнее, что ей нужно, так это засветиться в новостях: еще неясно, почему она так долго была «в безопасности» от Марка: либо он оставил ее в покое, либо посланные им люди еще не нашли ее.
– Да, но тебе лучше не впутываться в это, – сказал Трэз. – У него есть деньги и связи, а ложь всегда в конце раскрывается. В любом случае, могу я сказать полиции, что ты поговоришь с ними?
– Да… но пусть они подождут меня у тебя. – Ей точно не хотелось снова разговаривать с полицией перед Робби, поэтому она встретится с ними в клубе. – Я прямо сейчас позвоню няне.
– Вот еще что.
– Да?
– Даже если ты больше не в деле, такое прошлое нелегко забыть, понимаешь? Пожалуйста, будь осторожна со всеми вокруг тебя, при первых сомнениях звони мне. Я не хочу беспокоить тебя, но не нравятся мне эти нападения на людей, имеющих к тебе отношение.
Как и ей.
– Хорошо.
– И если тебе нужно уехать из Колдвелла, я могу помочь.
– Спасибо, Трэз. – Она повесила трубку и посмотрела на сына. – Мне придется сегодня ненадолго отлучиться.
– Ладно. А Квинеша сможет прийти?
– Я постараюсь, чтобы пришла она.
Остановившись у светофора, Мария-Тереза быстренько нашла в контактах номер службы по предоставлению нянь и нажала «вызвать».
– Мам, а кто такой «он», которому ты хочешь помочь?
Пока шли гудки, она встретила взгляд сына. И не знала, что сказать.
– Ты поэтому улыбалась в церкви?
Она повесила трубку, прежде чем на звонок ответили.
– Он мой друг.
– Ясно.
Робби перебирал складки своих хаки.
– Просто друг.
Робби нахмурил брови.
– Мне иногда становится страшно.
– Из-за чего?
– Из-за людей.
Забавно, она чувствовала себя так же.
– Не все такие, как твой… – Она не хотела заканчивать предложение. – Я не хочу, чтобы тебе казалось, что все вокруг плохие и хотят навредить тебе. Большинство людей нормальные.
Робби, казалось, размышлял об этом. Чуть погодя, он взглянул на нее.
– Но как обнаружить разницу, мам?
У Марии-Терезы замерло сердце. Боже, у каждого родителя бывают времена, когда брякнешь что-то, и в груди появляется пустота.
– У меня нет на это хорошего ответа.
Когда загорелся зеленый свет, и они вновь поехали, Робби сконцентрировался на дороге, а Мария-Тереза оставила сообщение в Центре матерей-одиночек. Повесив трубку, она надеялась, что он такой серьезный, потому что вместе с ней следит за светофорами. Но у нее возникло чувство, что не все так просто.
На полпути к дому она вспомнила имя: Сол. Того мужчину с молитвенной группы зовут Сол.
* * *
Вернувшись из Коммодора, Джим остановился перед гаражом и вышел из машины. Когда он поднялся наверх, Пес своей головой развел занавески на окне, и, судя по тому, как навострились его уши, и как тряслась морда, его коротенький хвост вертелся с той же скоростью, что и винт самолета.
– Ага, я вернулся, дружище.
Подойдя к двери, Джим держал ключи наготове, но не сразу сунул их в совсем новый блестящий «Шлэг», который установил после переезда.
Оглянувшись через плечо, он обратил внимание на грязную дорожку. На полузамерзшей земле виднелись свежие следы шин.
Сюда кто-то наведывался, пока его не было.
Когда по другую сторону двери Пес уже весь издергался от волнения, Джим окинул взглядом окрестности, а затем посмотрел на деревянную лестницу. Множество грязных следов, все они высохли и оставлены «Тимберлендами» – что указывало на то, что сделаны они были только им самим.
А, значит, кто бы сюда ни приходил, либо сначала вытер ноги о траву, либо подлетел к дому: у него было чувство, что непрошенные гости не просто заехали на его подъездную дорожку, сделали разворот в два приема и уехали.
Потянувшись за спину, он вынул свой нож и левой рукой повернул ключ.
Раздался щелчок, и послышался топот собачьих лап по голому полу… а также тихий царапающий звук.
Джим ждал, прислушиваясь к окружению, не обращая внимания на лай и скулеж Пса, выискивая что-нибудь другое. Ничего не услышав, он открыл дверь так резко, как только мог, чтобы не навредить при этом Псу, и осмотрелся.
Никого, но, зайдя внутрь, он увидел причину тех следов на дорожке.
Пока Пес бегал вокруг, Джим наклонился и подобрал тугой манильский конверт, лежавший на линолеуме прямо под отверстием для почты. Ни имени отправителя. Ни обратного адреса. Он весил как книга, и что бы ни было внутри на ощупь ей и казалось, прямоугольным с ровными краями.
– Как насчет того, чтобы выйти погулять, паренек? – спросил он у Пса, указывая на улицу.
Пес бросился в указанном направлении, предательски хромая, а Джим ждал у двери с пакетом в руках, пока тот сделает свои дела у кустиков около дорожки.
Держа в руках Матиасовскую версию кекса, ему пришлось убедить свой желудок не давать разрешение на эвакуацию приготовленных Вином двух сэндвичей с ростбифом.
Видите, вот в чем проблема: Голова может много чего нарешать, но это не значит, что тело с радостью примется исполнять план часа.
