Разволновался, аж нос из ведра высунул.
Миля послушалась — и пропала. Не стало для неё ни крестьян, ни дороги пыльной, ни воинов, ни бояр, ни Жиронежки, которая со свитой своей из лесу явилась и о чём-то крик подняла. Весь мир сгинул, и замерло время, и для Мили с царевичем настала вечность, залитая тёплым светом, в котором летели и кружились лепестки роз и звучал, пронзительный и нежный, вальс цветов…
Но это для Мили — вечность. На самом-то деле всего три секунды прошло. А на четвёртой сказка кончилась.
Нет, они с царевичем, может, и целый день бы так простояли, да придворные не дали — расшумелись, раскудахтались.
— Гляди, — дивятся, — и правда щука говорящая! Не обманула Жиронежка! А ну тащи её!
Подскочил гридин царский в малиновом кафтане, рукава засучил и в бочку полез. Но Ярилку так просто не возьмёшь. Цапнул он наглеца за руку, и не деликатно, за пальчик, как боярышню, а поперёк ладони, да со всей щучьей силушки. Гридин руку пораненную отдёрнул, забранился, а Ярилка подскочил, извернулся и — хвостом ему по носу. Народ кругом так и покатился со смеху.
Разозлился гридин:
— Ну, я тебя!..
Схватился за бочонок — сверзит с телеги, и прощай Ярилка!
Открыла Миля рот, хотела чего-нибудь этакого пожелать, но царевич раньше успел. Развернулся да как даст воину своему в глаз — бедняга аж навзничь опрокинулся. А тут и у Мили желание подходящее выдумалось:
— По щучьему веленью, по моему хотенью, пусть все забудут о щуке, будто её не видели и о ней не слышали!
В тот же миг всё чудесным образом переменилось. Царевич воину своему руку подал, на ноги встать помог, а тот во фрунт вытянулся, не поймёт, отчего у него глаз распух и в голове звон. И бояре, и стража, и крестьяне, и Жиронежка зловредная вокруг Мили с царевичем столпились, а на бочку и не глядят.
Царевич рукой махнул, тощего своего глашатая подозвал и на Милю кивает, улыбается.
Подбоченился глашатай, бородёнку задрал:
— Слушайте волю царскую! За то, что одним махом сорок разбойников побивахом, отсыпать богатырь-девице ушат серебра! И в стольный град пригласить на смотрины, пусть среди других невест себя покажет! Ибо доблесть и сила её достойны венца царского!
Хотела Миля от чести сомнительной отказаться, да слышит, Ярилка в стенку бочки хвостом стучит, шепчет: "Соглашайся!" И то правда. Скажешь "нет", разобидятся бояре гордые, да и от царевича бес знает, чего ждать. Тут у них, небось, патриархат, домострой и махровый феодализм.
Но решила дело Жиронежка. Встала — руки в боки:
— Где это видано, мужичке — царский венец! Гнать её поганой метлой! Собаками затравить! В речке утопить!
Насупил царевич брови, подбородок выпятил. А глашатай кричит:
— Отныне богатырь-девица — царская невеста. И быть посему!
Толстый боярин к дочке кинулся — унимать. Грозно на неё шикает, глаза страшные делает. А Миля запону оправила, поклонилась царевичу — он-то ей кланялся.
— Спасибо, — говорит, — за честь великую. Буду на смотринах всенепременно.
Поднялась суета. Боярин Воибуда и люди его вокруг Жиронежки хлопочут. Гридины царские и боярские смешались, кому лекари ушибы да ссадины врачуют, кто просто события последние обсуждает, новостями обменивается. Царевич-то, говорят, на выручку Жиронежке три дня назад выехал. И воинов с собой взял, и денег побольше на случай выкупа. Будто бы Акусилай Воибуде напророчил: опасность дочери грозит…
— А чего это Воибуда о дочери кота спрашивать вздумал?
— Да видно, терпежу не стало — захотел наперёд знать, быть ей царицей или нет. Полугарнец икры раздобыл, самолично зверюге поднёс…
А Миле холопы царские притащили ушат, до краёв полный монет серебряных. Удивилась она: неужто деньги тут ушатами считают? С другой стороны, какая разница — хоть ушатами, хоть лягушатами, главное, у неё теперь капитал имеется. А значит, пора и честь знать. Не то передумают да отнимут — сумма-то явно немалая.
Шепнула Миля слова волшебные, пока никто не глядит, и покатилась телега по дороге к стольному граду.
6
Очень хотелось Миле вперёд царевича и бояр поспеть, покуда в царском тереме о ней ничего не знают. Серебро уж, поди, отопрёт ворота в заветный сад, и икры для кота будет, на что купить. Интересно, какую он любит, чёрную или красную?
— Зря ты это, — заявил щук. — Смотрины — самый верный способ в царский сад попасть. Подкуп может не удастся, обман не выйти, а на чары всегда другие чары найдутся. Тут же дело верное. Осмотришься пока, меня в царский пруд поплавать выпустишь. Засиделся я в бочке, и вода тут тухлая. А то, может, сейчас к озерцу свернём — вон за той рощицей.
Пожалела Ярилку Миля. Сколько он ради неё претерпел, а ведь не обязан был. Направила телегу по-за рощицу осиновую. Там и правда озеро обнаружилось, небольшое, но чистое.
Выпустила Миля Ярилку в воду, сама на берегу присела. Ей тоже надоело в телеге день и ночь трястись. А главное, после стресса пережитого ноги не держали, даже думать сил не было, не то, что ехать куда-то.
Прилегла Миля на травку — и так хорошо ей стало, так покойно. Ветра нет, небо ясное, солнце к закату клонится. Не ездить, что ли, сегодня дальше, тут заночевать?
Только глаза закрыла, Ярилка из пруда окликает:
— А что, Эмилюшка, понравился тебе царевич?
— Не говори глупостей, — поморщилась Миля.
А сама вспомнила глаза его синие да взгляд ласковый, и бросило её в жар — щёки так и заалели.
Вот и ответ Ярилке, лучше всяких слов. Растянулась вширь щучья пасть, возле жабр ямочки проступили. И только попробуйте сказать, что рыбы улыбаться не умеют!
— Зря скалишься. Замуж за него я всё равно не пойду. Мне домой надо. А царевича жалко. Такой красавчик, и немой.
Сгинула рыбья улыбка.
— Это он из-за ведьмы злой голос потерял, — мрачно отозвался щук. — И голос, и мать, и отца… всё на свете! А ведь какая семья была, какая жизнь… Царь Василий — сильный, мудрый, справедливый. Царица Василиса — волшебница, умница, красавица. Сын их Яромир — крепкий юноша, талантами не обижен, обликом в мать удался, силой в отца.
Царя все уважали, а царицу любили. Не было никого на свете добрее, ласковей и сострадательней.
Но однажды Василису будто подменили. Стала она холодна и надменна, с боярами груба, с холопами жестока. Все зеркала в тереме велела занавесить, а которые ручные — собрать и под замок запереть. Странно это царю показалось. Решил он с Василисой по душам поговорить, пошёл к ней в горницу, а назад не вышел.
Царевич хитрее рассудил: раз матушка зеркал сторонится, значит, есть тому причина. Отпер кладовую, взял зеркальце медное и отправился царицу искать. Сыскал у дуба мудрости, того, в котором книга знаний схоронена. Стоит Василиса, в дупло заглядывает, в одной руке миска с икрой, в другой нож острый. А из дупла кот орёт: "Помогите! Убивают!"
