Но Джим… он был лучше их всех. В глубине души он был похож на нее.
Печально, что его придется отправить на землю так скоро; но игра должна продолжиться. Прежде, чем Джим уйдет, Девина собиралась оставить на нем свой след, дать нечто большее, чем первый пробник их «Долгой и Несчастливой Жизни». В конце концов, раны на его коже были относительно неглубокими. Однако душевные раны уходили намного, намного глубже.
И бессмертные в этом плане приносили больше радости, поскольку вместе с их разумом продолжала существовать и память… и значит, Девина может оставить вечные шрамы.
Посмотрев на стену, протянувшуюся на мили вперед, Девина вспомнила о психологе и терапии. Была в ее «выздоровлении» одна область, недоступная ей, и эта ситуация с Джимом доказала, как ее маленькая проблема со стеной пришлась кстати.
Никогда не знаешь, что тебе может понадобиться.
Протянув руку, она выхватила из верхних слоев стройную фигуру, вытягивая ее мимо других душ, призывая к себе. Когда фигура оказалась на полу, Девина призвала душу и облачила ее в телесную форму, которую она носила на земле.
Девина улыбнулась увиденному. Сколько пользы в столь слабой и неприметной форме.
Повернувшись к столу, она сказала:
— Джим? У меня есть кое-кто, кого ты захочешь увидеть.
* * *
Лежа на столе Девины, Джим сомневался в ее словах. Искренне сомневался.
К тому же, в настоящий момент его зрение отказывалось работать.
Больше ничто не причиняло боли, что значительно облегчало происходящее дерьмо. Но в обмен за блаженное онемение, его сознание забилось в темный угол внутреннего дома. Оно еще не заснуло, лишь собиралось: слух перешел в хлопковую фазу, где все звуки были приглушенными, а под кожей распространился холод.
Классические признаки шока заставили его задуматься, а могла ли Девина на самом деле убить его.
Она не убила Эдриана, но было ли это из-за привязанности?
— Оставлю вас наедине, чтобы вы познакомились.
Удовлетворение в голосе Девины было плохой новостью, учитывая, что она делала все возможное из антигуманного, чтобы сломать его, в течение последних… сколько прошло времени? Часов? Должно быть.
Шаги. Удаляющиеся.
Дверь. Закрылась.
Тишина.
Но что-то было рядом с ним. Джим чувствовал слева чье-то присутствие.
Лежа с закрытыми глазами, две вещи он знал наверняка: Девина не могла уйти далеко, и то, что она закрыла с ним, находилось близко.
Чье-то дыхание — первое, на что он обратил внимание. Тихое, прерывистое. Так дышат люди в процессе выздоровления. Может, оно принадлежало ему?
Нет. Ритм другой.
Он осторожно повернул голову в сторону звука и выпустил слюну, его рот очищался от того, что он не мог глотать из-за ошейника вокруг горла.
Что бы ни стояло рядом с ним, оно сделало очередной прерывистый вдох. А потом он услышал тихие щелчки.
Что, черт возьми, это такое?
В конечном итоге любопытство взяло верх, и Джим разлепил одно веко… точнее сказать, попытался. Потребовалось две попытки, и пришлось поднять брови до самой линии волос, чтобы гребаный глаз открылся…
Поначалу Джим не мог определить, на что смотрит. Но невозможно отрицать светлые волосы… длинные светлые волосы, спускающиеся вниз по хрупким плечам.
Последний раз он видел их всего два дня назад. В ванной Девины.
Они были пропитаны кровью.
Девочка, которую принесли в жертву ради защиты зеркала Девины, была одета в грязное платье, тонкие ручки укрывали груди, одна ладошка спустилась вниз, прикрывая промежность. Чудесным образом она казалась не тронутой, но травма была на лицо: ее глаза были широко распахнуты, и в них плескался ужас…
Но не от помещения. Они были обращены к нему… его телу и блестящим, липким остаткам всего, что с ним сделали.
— Не… — его голос был таким слабым, что он был вынужден пропихнуть еще больше воздуха через баррикаду в горле. — Не смотри… на меня. Отвернись… ради Бога, отвернись…
Черт, ему нужно больше воздуха. Ему нужно заставить ее…
Ее взгляд встретились с его. Ужас и шок на ее лице поведали Джиму больше, чем он хотел знать, не только о том, что сделала с ней Девина, но и какой эффект он оказывал на бедную девушку своим видом.
— Не смотри на меня!
Когда она, вздрогнув, отпрянула, он взял себя в руки. Не то, чтобы было, на что накидывать поводья… он истратил все оставшиеся силы на этот крик.
— Прикрой лицо, — прохрипел он. — Отвернись и просто… прикрой лицо.
Подняв руки, девочка развернулась, ее хрупкая спина выделялась на фоне платья, когда она задрожала.
Джим невольно натягивал путы во время небольшой сессии с Девиной. Сейчас он дергал их со всей силой.
— Ты ранишь себя, — сказала она, когда Джим стиснул зубы. — Прошу… остановись.
Боль лишила его способности говорить, прошло достаточно времени, прежде чем он смог вымолвить хоть слово.
— Где… где она держит тебя? Прямо здесь?
— В… в… — Ее голос был таким слабым, и в процессе произношения ее зубы стучали… что объясняло щелкающий звук, который он слышал. — В стене…
Его глаза метнулись в сторону черноты, но свет от свечей сформировал мерцающую блокаду, через которую его взгляд не мог прорваться.
— Чем она удерживает тебя? — Он надеялся, что не цепями.
И, гребаный ад, он убьет Девину за это.
— Я не знаю, — сказала девочка. — Где я?
В аду. Но он смолчал.
— Я вытащу тебя отсюда.
— Мои мама и папа… — Она подавилась рыданиями. — Они не знают, где я.
— Я скажу им.
— Как ты… — Когда она оглянулась через плечо, ее глаза остановились на его оскверненном теле, и она побледнела.
Джим покачал головой.
— Не смотри. Пообещай… больше не смотреть на меня.
Бледные руки вернулись к красивому лицу, и она кивнула.
— Меня зову Сесилия. Сисси Бартен… через «е». Мне девятнадцать. Почти двадцать.
— Ты живешь в Колдвелле?
— Да. Я умерла?
— Я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня.
Сейчас она опустила руки и жестко взглянула на него.
— Я умерла?
— Да.
Она закрыла глаза, когда очередная волна дрожи прошлась по ее телу.
— Это не Рай. Я верю в Рай. Что я сделала плохого?
Джим почувствовал что-то горячее в уголках глаз.
