Всё получилось очень быстро. В качестве привязной точки я использовала скальный обломок размером с два моих кулака и минут через пять над широкой каменной кастрюлей начал подниматься пар, а потом вода бурно закипела. Когда вернулся Макс с добычей, я прыгала вокруг самодельного горячего источника и вопила диким голосом:
― Спасибо! Спасибо, гад ты этакий! Ты слышишь?! У меня получилось! Получи-и-илось!!!
― Ты кого гадом наз-з-звала?!― резкий шипящий голос оборвал сумасшедший танец.
― Не тебя!
― Его?!― Макс бросил рыбу и осторожно проверил лапой воду.― Горячая… Как ты это с-с-сделала?!
― Профессор в библиотеке отличный справочник оставил.
― Но он ж-ж-же ушёл?!― ангалин хмурился и недовольно дёргал хвостом.
― Ушёл…― я присела рядом с ним.― Макс, ты чего?
Он отвернулся и принялся потрошить рыбу. И как-то так излишне резко всё делал, что я решила пока помалкивать и не трогать это двухметровое, психованное, рептилоидное создание.
― Ну что сидиш-ш-шь?! Воду кипяти!― и, сграбастав несколько крупных кусков, начал промывать их от остатков крови в соседней расщелине с водой.
Я наелась так, что даже встать не могла. Горячая еда! Внутренности согрелись, и желудок радостно принялся за свою работу. Липкий червь на лице совсем не мешал. Я ела и он ел… Только я ― отварную рыбу, а он ― сырую меня.
В море режим нашего путешествия изменился. Двигаться лучше было днём, а отдыхать ночью, так как кархаронам и другим хищным морским тварям было всё равно когда охотиться. Они могли быть одинаково активны и днём, и ночью. Хотя для Макса время суток тоже не имело большого значения, однако северные воды были ему плохо знакомы, и он боялся, что ночью может не заметить какую-либо опасность.
После плотного ужина я на карачках подползла к Максу под бок и, крепко обняв, прижалась. Он стиснул меня всеми лапами, вылизал ухо и тихонько зашипел:
― Только не злис-с-сь… Тебе так тяжело сейчас-с-с, а я не с-с-смог с-с-сдержаться…
Я погладила чешуйчатую голову и улыбнулась:
― А с чего ты так взъелся?
― Прос-с-сто когда ты этого профессора вспоминаеш-ш-шь, меня это жутко раз-з-здражает… И каж-ж-жется иногда, что ес-с-сли он вернётся, ну… обратно в твою голову, то заберёт тебя навс-с-сегда… Я до сих пор не понимаю вс-с-сего этого… как так мож-ж-жно общаться с кем-то кто с-с-сидит внутри и как там, вообщ-щ-ще, может кто-то с-с-сидеть, и ж-ж-жить, и что-то делать… Помниш-ш-шь, с-с-сколько времени ты зимой проводила там с-с-с ним, внутри себя?
Я кивнула и спрятала лицо на бархатистой груди:
― Помню…
― Ведь это не прос-с-сто так… Ты что-то чувствуеш-ш-шь к нему…
― Макс, ты ревнуешь?!
― Да! И это очень злит! Я так обрадовалс-с-ся, когда Дайк с-с-сказал, что он ис-с-счез из наш-ш-шей жиз-з-зни. Эти с-с-странные отлучки, когда тебя нельзя добудитьс-с-ся, тренировки… эти, как их… лекции… Это страш-ш-шно, Кари… Страш-ш-шно, потому что непонятно!
― Я и сама плохо понимаю, просто принимаю как данность. На Окатане слишком много загадок…
Он хмыкнул и вспыхнул мягким ровным светом:
― Вот пока я не з-з-знал тебя, всё было гораз-з-здо прощ-щ-ще и понятней…
― Жалеешь?― перебирая чешуйки, я вдыхала запах его шкуры и слушала мощный, ритмичный, но успокаивающий стук сердца.
― Даже и в мыс-с-слях не было…― золотое свечение сменилось нежно-сиреневым с бегущей дорожкой ярких искр.
Подняв голову, я заглянула в сияющие глубокой зеленью глаза:
― Я очень люблю тебя, и совсем не как друга… Пусть ты ангалин, а я ― нет… Это ничего не меняет, Макс…
― Но ведь и Дайка ты тоже любиш-ш-шь?
― Да люблю… И ничего не могу с этим поделать, что-то решить…
― А з-з-зачем решать? Раз-з-зве плохо мы жили вс-с-се вмес-с-сте?
― Ты хочешь сказать, что к Дайку ревности нет?
― Так, иногда… Он мне с-с-стал почти как брат за это время, и мы прекрас-с-сно понимаем друг друга.
Макс очень глубоко вздохнул и откинул когтем прядь волос с моего лба:
― Ес-с-сли с превращ-щ-щением ничего не получитс-с-ся, ну… если мы не выяс-с-сним в чём была ош-ш-шибка или подвох какой… я с-с-смогу жить с вами? Если ты, конечно, не решиш-ш-шь вернуться в с-с-свой мир?
От такого, по сути, детского вопроса и тем более сказанного просящим, умоляющим тоном я чуть не разрыдалась, а в голове всплыла мысль, прочитанная когда-то давным-давно, что если ты спас кому-то жизнь, значит, ты навсегда за него в ответе.
― Зачем ты спрашиваешь? Ты знаешь ответ…
― Хочу, чтобы ты с-с-сказала…
Я потёрлась о грудную шерсть, стирая слёзы:
― Как же без тебя… Конечно, ты будешь с нами, а вот вернусь я на Землю или нет, не знаю. Не хочу тебя обманывать, да и себя тоже, тем более что пока толком неизвестно как это сделать. Помнишь, в Вечном свитке Аюта четверостишие?
Макс кивнул, продолжая поглаживать меня по спине.
― Я почему-то уверена, что Киф писал именно про возвращение, только для этого нужно схватить за руку бога, а вот как это сделать и где этого бога взять, там не сказано.
Мой ангалин нежно лизнул меня и улыбнулся:
― С-с-спи, шаари, нам нуж-ж-жно много с-с-сил.
Под его мерное дыхание и шум прибоя у скал, я всё-таки уснула.
«Чёрная медуза».
Дайк лежал на койке в маленькой каюте и пялился на дверь. Уже пятые сутки Ают не выпускал его. Ещё саднили сбитые о твёрдые челюсти членов команды и капитана кулаки, и тянуло плечо, но парня это не беспокоило. «Кари рассказывала, как Аютан запер её в этой же каюте в первое плаванье на "Медузе", а теперь и я в таком же положении…»― и он усмехнулся, заложив руки за голову.
В дверь несколько раз стукнули, но Дайк ничего не ответил. Послышалось лязганье замка и, пригнув голову, вошёл капитан:
― Выходи.
Дайк съехидничал:
― Уже?! Мы далеко в море?!
― Далеко. От Даго до Рваного мыса при таком ветре доберёмся быстро, дня за три, и будем их ждать. Ждать столько, сколько понадобится.
Дайк молниеносно спрыгнул с койки, но Ают успел выскочить и почти закрыть дверь.
― Мы их бросили!!! Ты понимаешь?! Мы бросили Кари! Одну! На Севере! Ты бросил!!!
Дайк ломился в дверь, а Ают, уперевшись ногами, еле-еле сдерживал мощный натиск: «Во, здоровый! А по виду никак не скажешь, лекарь-лекарем! Хорошую дверь поставили, не зря переплатил». Капитан толкал изо всех сил, но под ударами Дайка, дерево начало трещать.
