Оставив Бумера охранять лошадей, мы пошли обратно в Храм навстречу новым, удивительным открытиям. Размер бочки содержащей легендарные «слёзы богов» меня просто убил! Это ж сколько надо было плакать, чтобы наполнить такой объём, вернее, объёмище?! Часть дальней стены Храма, за центральной колоннадой, раздвигалась по такому же принципу, что и внешняя. Макс опять просунул хвост в какое-то отверстие невысоко от пола и переключил что-то внутри. Зал немного дрогнул и стены подались в стороны. Гигантская, высотой около четырёх метров, тёмная бочка начала выдвигаться из проёма. Каких-то направляющих или пазов, по которым она перемещалась, я не заметила. Однако она чётко встала в круг, контуры которого угадывались в кладке пола, состоящего из небольших, величиной с кирпич, плиток.
Внутри самого Храма, на удивление, было чисто, сухо и прохладно: ни пыли, ни другого какого мусора. Как я поняла, первую пыль за тысячелетия с ногами сюда принесли мы. Бочка встала на место, а Макс победно уставился на нас:
― Вот она! Правда, з-з-здорово?!
Мы с Дайком, задрав головы, обалдело рассматривали чудо-техники великих ангов. Я невольно хихикнула, представив картину, как на облаках вокруг этого огромного, пузатого сосуда сидят древние старцы, ну типа боги, в белых балахонах, с длинными седыми бородами и сверкающими нимбами над головами и рыдают горючими слезами. Потом они достают из многослойных одежд белоснежные носовые платки, утирают прозрачные ручьи с морщинистых лиц и выкручивают их в бочку. Хорошо порыдали, ничего не скажешь!
Обежав загадочную ёмкость по окружности, Макс опять нашёл место, куда можно было сунуть свой длинный хвост. В нижней части бочки располагалось нечто вроде плоской кнопки, надавив которую, он вызвал внутри какое-то загадочное постукивание и перещёлкивание, словно тиканье часового механизма. Через несколько секунд в метре от пола отодвинулась панель и из неё вывалилась парная такая штучка, как мягкая запаянная ампула из двух половинок. Потом панель закрылась и всё стихло.
Мы смотрели на лежащий у ног предмет, пока Макс не подпихнул меня:
― Воз-з-зьми их…
Я наклонилась и подняла с пола столь долгожданную и, как оказалось, вполне реально существующую добычу. Упругий материал, немного вытянутая и с одной стороны заострённая форма упаковки, внутри заметно содержимое, в виде светлой, мутноватой жидкости, по центру насечки или перфорация, чтобы разъединить ― и правда, как ампула на две дозы. Я слегка дёрнула и разделила их на части. Дайк рядом выдохнул:
― Так вот они какие… «слёзы богов»…
Он взял у меня одну и принялся рассматривать на свет. Я тоже вгляделась:
― Как-то не очень на слёзы похоже…― а потом, от пришедшей в голову не совсем уместной мысли, чуть не расхохоталась.
― А на что это похож-ж-же по-твоему?!― Макс плюхнулся на хвост, сверля меня ехидным взглядом.
Я всё-таки не сдержалась и выдала:
― На семенную жидкость организмов мужского пола! Сперму, проще говоря…― и, сунув ампулку в протянутую трёхпалую ладонь, отвернулась, сдерживая хохот. Дайк прикрылся ладонью и было видно, что его плечи вздрагивают.
― Думаеш-ш-шь?!― Макс вытаращился и его глаза из ярко-зелёных стали малахитовыми.
― Да пошутила я, Максик! Слёзы так слёзы! Только обычные слёзы прозрачные, а эта жидкость мутновата. Может она просто испортилась?
― Да ну тебя! Ис-с-спортилась! Она не портится!
― А ты откуда знаешь?!― Дайк подбросил ампулу и ангалин поймал её на лету.
― Может, у вас поэтому с превращениями ничего и не получалось, что все сроки годности на эту жидкость давным-давно вышли.
Макс ещё больше вытаращился, словно я сказала что-то совсем из ряда вон:
― Да быть такого не мож-ж-жет!― а потом как-то обмяк и, задумчиво глядя на зажатые в чешуйчатых пальцах ампулки, принялся почёсывать когтем нос. Мне стало так жаль его, прямо невыносимо. Я присела на пол и повернула его голову к себе:
― Не переживай, ведь мы ничего не знаем наверняка. У меня дома, на Земле, на любом продукте или товаре, да на чём угодно, обычно пишут дату изготовления и указывают, сколько времени этим можно безопасно пользоваться. Однако есть такие вещи, на которых пишут, что срок их годности неограничен. А вдруг и «слёзы богов» относятся к такой категории, ведь никаких маркировок на них нет.
Макс поднял на меня глаза:
― З-з-зато на бочке ес-с-сть…
― На бочке?! Где?!
― Там, с другой с-с-стороны,― и махнул хвостом в нужном направлении.
Мы обошли «слёзное» хранилище и обнаружили вдавленную в корпус и окрашенную какой-то светлой краской надпись. Дайк вгляделся в чёткие, хорошо читаемые символы и его брови поползли вверх:
― Макс! Но ведь тут написано на языке древнейших!
― Да,― ангалин кивнул.― Только я его плохо з-з-знаю…
― А как же язык ангов?! Ведь это их Храм?!― Дайк продолжал удивлённо пялиться на короткий текст.
Макс пожал плечами:
― Это одна из-з-з загадок. Никто не з-з-знает, почему на бочках надпис-с-си на языке древнейш-ш-ших.
Я пихнула Дайка в бок:
― Читай, только ты из нас можешь это сделать!
Мой дорогой Нянь важно сложил руки на груди и высокомерно глянул сверху вниз, ведь он был выше меня сантиметров на десять:
― И вот чтобы вы без меня делали?! Всё же правильно, что мы пришли сюда вместе, а кто-то ещё разглагольствовал о том, как нужно чтить законы древнейших и священные заветы ангов.
― Читай!!!― завопили мы с Максом.
Нахмурив брови, Дайк принялся размеренно читать:
― Каплю в чаше раствори,
Выпей сразу и умри…
Ты восстанешь к жизни вновь,
Обретя былую кровь…
― Это точный перевод?― я смотрела на значки так, будто могла их разобрать.
― Ну да, никакие слова сомнений не вызывают…
― На инструкцию по применению похоже…― я продолжала размышлять над услышанным.― А как вы раньше принимали «слёзы», растворяли в воде?― этот вопрос был адресован Максу.
Ангалин уже был похож на огромную, пучеглазую, испуганную ящерицу:
― Нет… на яз-з-зык вроде капали, но я точно не з-з-знаю…
― А тут написано, что растворять надо…
Макс очень сильно разволновался и забегал по залу, цокая когтями о гладкий пол. В Храме было достаточно светло ― мы даже угловые факелы не зажигали. Свет проникал сквозь полупрозрачный потолок, и для меня осталось загадкой как за столько веков и тысячелетий на крыше не скопилось ни листьев, ни веток, ни грунта ― ничего, что могло бы препятствовать естественному освещению. Стены и внешние колонны покрылись густой растительностью, ступени были засыпаны перегнившей листвой и толстым слоем почвы, а вот крыша осталась достаточно чистой и пропускала столько света, что мы смогли прочитать надпись на бочке.
