– Да.
Голос прозвучал звонко, неожиданно громко и, судя по всему горло было совершенно здорово.
– Да, – повторила я, чувствуя, что готова смеяться как безумная, – я здорова. И мне хорошо. Очень!
Я резко села на постели. Голова не кружится! В теле легкость, никаких последствий простуды и истощения, все мышцы наполнены силой, готовы двигаться, и я не могла отказать себе в этом. Вскочила! Легко, как делала раньше, когда была жива няня, а дома был еще брат, и я вскакивала, едва проснувшись, бежала обнять брата, расцеловать няню и собираться в университет.
Университет. Темные. Смена власти!
Из меня вдруг словно одним ударом вышибли воздух. Весь. И я замерла в одной сорочке посреди комнаты, с болью осознавая реальность. Тяжелую, угрюмую, безрадостную реальность, в которой у меня больше ничего не было, кроме призрачной надежды.
– Леди Сайрен, леди Сайрен, – Милли запричитала, замельтешила рядом, накрывая мои плечи одеялом, поднеся чай какой-то, пытаясь помочь. – Зачем же вы встали, леди Сайрен, вам бы полежать, вы же больная еще…
Я ответила своим голосом, который не узнавала:
– Все хорошо, Милли, все в порядке, я здорова.
И в этот миг я вдруг осознала странность случившегося – я здорова. Совершенно и полностью. Действительно здорова, что потрясает. Вспомнила события прошлого вечера, ночи…
– Милли, – заговорила почти шепотом, – а сколько я…
– Да почитай больше суток, леди Сайрен.
Медленно кивнула. Затем осторожно сняла с себя наброшенное служанкой покрывало. Мое физическое состояние было превосходным, чего нельзя было сказать о душевном. Но мне следовало держать себя в руках и начинать новую жизнь. Самостоятельно.
* * *
– Оставайся, Найри, – госпожа Шилли вновь подлила мне травяного чая.
Сестра моей няни, такая же добрая и отзывчивая, отложила всю работу и завтракала вместе со мной. А если вернее – сидела и подкармливала меня, сама женщина уже поела, ведь в торговом квартале встают с рассветом.
– Мне не хотелось бы вас стеснять, – откровенно сказала я, чувствуя, что третий пирожок с малиной был лишним.
А еще четыре с разными начинками мне предстояло «хотя бы попробовать».
– Найрина, – госпожа Шилли всплеснула руками, – ну куда ты пойдешь, милая?
Это был сложный вопрос, но я о нем думала.
– В лечебнице СанЭстин персоналу предоставляется жилье и заработная плата. Ночной режим работы позволит мне вернуться к обучению и…
– Лечебница для умалишенных? – с нескрываемым ужасом переспросила госпожа Шилли.
– Они просто больные люди, – тихо ответила я.
Мне вспомнился тот высокий мужчина с длинными светлыми волосами, кто практически принес меня сюда. Принес, не бросил, не оставил лежать посреди ночи на улице. И стыдно, безумно стыдно, что ему действительно пришлось именно нести, он даже вещи взял…
– Найри, милая, тебе же есть где жить! – возмутилась госпожа Шилли. – И с работой, если ты хочешь работать, трудностей не возникнет. Да к тебе половина квартала лечиться ходила, милая, ты же ни кому не отказываешь.
Сердце кольнуло болью.
– Тогда у меня была магия, – тихо ответила я, откладывая чашку.
Тогда…
Стук в ворота, лай собак. Хозяйка торопливо поднялась, подошла к окну:
– Вот и с мельницы вернулись.
У госпожи Шилли трое сыновей и ни одной дочери. Она всегда сетовала на судьбу, жалуясь моей нянюшке, но на мой взгляд совершенно напрасно. Сыновья Шилли были все как отец – не высокие, но плечистые, румяные, с пепельно-русыми волосами, карими глазами и твердо стояли на земле. Действительно твердо – широко расставив ноги и сохраняя уверенную невозмутимость в любой ситуации. Вот и когда отец умер, парни остались твердо стоять на земле, взяв управление хозяйством на себя. За четыре года преуспели – дом у госпожи Шилли стал в два раза больше, прислуги прибавилось, вместо одной лавки в центре города ныне имелось пять, а пекарня работала с утра до ночи в две смены. Одно тревожило и нянюшку и госпожу Шилли – парни никак не хотели жениться, демонстрируя полнейшее отсутствие интереса к женщинам. Несколько раз вдова булочника заговаривала со мной об этом, потому что с сыновьями мы дружили, я же отмалчивалась, ибо точно знала – те болезни, с которыми три брата иной раз ко мне приходили, можно заработать только от женщин.
Тяжелые шаги, распахнулась дверь и на весь дом раздалось басовитое:
– Мамань, у нас Найри?
Алех ворвался в столовую первым. Стянул шапку, скинул безрукавку меховую, видимо ехали ночью, не отрывая сурового взгляда от меня, подошел, взял стул, развернул спинкой вперед, сел, широко расставив ноги, уперся локтем о спинку, и подпирая подбородок, прямо сказал:
– Дура и гордячка!
– Алех! – возмутилась госпожа Шилли. – Да как ты с Найриной разговариваешь.
– А как заслужила, – огрызнулся он, все так же глядя на меня.
Сэм ворвался следом. Он уже был без шапки и куртки, но вот все остальное – суровый взгляд на меня, измывательство над стулом и выражения, были почти идентичны старшему брату:
– Безмозглая, – окрестил меня Сэм, и добавил, – привет.
Герман вошел последним. Собаки все были его, так что пока не покормил, не пришел, но было заметно, что спешил.
– Пришла-таки! – заявил он с порога. – А мы тебя искали! Мы всю ночь по улицам шастали!
Мне вдруг стало стыдно. Первое, о чем я подумала – об их безопасности. Меня в торговом квартале знали, госпожа Шилли права, я лечила многих, и посему даже мысли не возникало в Ночь Свободы появиться здесь.
Неожиданно в столовую заглянула черная морда.
– Хурт, на двор! – приказал Герман.
Псина показалась вся, чтобы было видно что она даже хвостом не виляет. И зарычала. На меня. На меня?!
– Хурт, ты чего? – удивился Алех. – Хурт, ко мне.
Пес величественно вошел, но гордый вожак дворовой стаи направился не к старшему из братьев Шилли, а ко мне. Подошел, порычал еще, вызывая изумленное недоумение, потом положил морду мне на колени и тяжело вздохнул.
– Он на тебя тоже злой, но понимает, что злиться бесполезно, – пояснил случившееся Герман.
Я отложила пирожок, который так и держала в руках, чуть отодвинулась от стола, погладила пса по голове, почесала за ухом. Он заурчал, даже хвостом вильнул, что для гордого породистого волкодава было проявлением невероятного дружелюбия. И вот тут госпожа Шилли грозно начала:
– Значит в Ночь Свободы вы, вместо того, чтобы ехать за зерном в Суэсс, остались в Сарде и разыскивали Найрину?
Я от такого окрика вздрогнула, а от стыда и вовсе голову опустила. Ужас какой.
