Молча взяв перо, я поставила подпись в графе «нанимаемый». Алех расписался в графе «наниматель», что меня удивило – раньше всеми делами заведовала госпожа Шилли.
– Теперь завтракать и поехали, – улыбнулся мне Алех.
– А я к тебе в обед заеду, проведаю, – сообщил Герман.
– Я чуть пораньше буду, – добавил Сэм.
– Я сегодня почти весь день с тобой, – успокоил Алех.
Кивнув, я взяла протянутую госпожой Шилли чашку, затем выбрала булочку с вишневым джемом. В груди разливалось что-то тревожное, и я никак не могла понять что именно. Нехорошее предчувствие, тягостное, и почему-то ощущение, что я в чем-то виновата.
– Найри, нужно будет тебе счет в банке открыть, – вдруг произнесла госпожа Шилли.
Булочка выпала из дрогнувших пальцев.
– Мам, у нее есть, – резко сказал Алех, а после обратился ко мне с тревогой: – Что-то не так?
– Нет-нет, – я жалко улыбнулась. – Госпожа Шилли, если ко мне кто-то придет, скажите что… я не здесь.
Звучало вероятно странно, но вдова меня поняла, кивнула, и даже заверила:
– Хорошо, Найри.
* * *
Дом госпожи Шилли мы покинули, когда солнце только-только начало проливать лучи на город. Алех и я на двуколке, подводу с товаром он уже отправил в лавку. Герман и Сэм правили своими подводами, братья вскинули руки вверх, в знак прощания, и разъехались в разные стороны – каждый к своей лавке, наполняя окрестности дразняще-вкусным ароматом свежей выпечки.
А город просыпался. Навстречу нам ехали другие торговцы, обмениваясь приветствиями с Алехом и окидывая меня заинтересованно-изучающими взглядами. Причину подобного внимания я поняла спустя минут десять, когда один из торговцев, догнав двуколку, пристроился рядом, приказав возчику идти шагом, достал трубку, набил ее, раскурил, со странной неспешностью, а затем задумчиво произнес:
– Не дело торговцу жизнь свою с магичкой связывать, господин Шилли.
Мне до крайности неудобно стало, но Алех ответил с не меньшим достоинством, чем произнес свое изречение торговец.
– Не дело торговцу, особенно столь почитаемому, сплетни собирать, господин Горсан.
Перестав пыхтеть трубкой, мужчина развернулся и всплеснул руками.
– Да причем же тут сплетни, господин Шилли? – возмутился он. – Почитай каждый на Весенней улице про ваши с братьями шашни с магианной ведает! Так то дело молодое, простительно, но поутру, с леди, наедине! Господин Шилли, не обманывайтесь приходом к власти аристократии, вы человек молодой, не опытный, а я вам вот что скажу – возвернутся маги, как есть возвернутся! А у магов закон прост – коли с магичкой спутался, быть тебе трупом! Леди Сайрен, вот ничего не имею супротив вас, вы девушка чудесная, хоть и наивная, но о друге детства то подумайте, леди! Убьют ведь его, на ваших глазах растерзают!
– Господин Горсан! – прошипел взбешенный Алех.
– Я отцу твоему за вами тремя приглядывать обещал! – не дал ему высказаться торговец. – Одумайся, Алех, маги то разбираться не будут – по доброте душевной девочке помогаешь, али как полюбовнице. Они на расправу скорые.
И крикнув возчику «Погоняй», господин Горсан обогнав нас, скрылся за поворотом.
А я… я сидела и… и не могла прийти в себя.
– Успокойся, – Алех властно взял за руку, – у нас договор подписан, вот в реестр занесут и у всех умных язык к небу и приклеется. Успокойся, Найри, не стоит оно того. Да и маги не вернутся. Уж поверь мне.
Я осторожно забрала руку. Не стоило мне приходить в дом госпожи Шилли. Не стоило. Я ведь знала, что у них из-за меня проблемы будут. Хорошо знала. Все маги знают. Потому-то я четвертый день в Сарде никого из магов так и не встретила. Те, кому есть куда пойти – подставлять друзей не хотят, а я… мне идти было некуда. Оправдываю себя – мерзко. Я должна была решить все сама, должна была.
Внезапно двуколка остановилась. А затем Алех вдруг развернулся ко мне, обхватил мое лицо ладонями и тихо попросил:
– Посмотри на меня.
Посмотрела. А хотелось глаза отвести, я себя подлой чувствовала. Бессовестной. Мне стыдно было. Стыдно и противно от себя самой.
– Найри, – Алех смотрел с какой-то мрачной решимостью.
Его широкое с правильными чертами лицо казалось сумрачным в наступающем утре, а карие глаза потемневшими, от гнева или от злости, я не знаю.
– Просто выслушай.
Мне не оставалось ничего иного, говорить я сейчас была не в состоянии. А Алех, он тихо произнес:
– Найри, я люблю тебя.
Мое сердце остановилось. Руки безвольно опустились. Плечи поникли, словно удерживая невероятную тяжесть. Я… я была в ужасе.
– Да, я вижу, – странно улыбнулся Алех и язвительно добавил, – ты просто бесконечно счастлива. – А затем с присущей ему решительностью и прямотой: – Знаешь, я не удивлен. Ты очень правильная девочка и никогда не позволила бы себе полюбить кого-либо, зная, что из-за твоих чувств он может пострадать. Я ведь давно люблю тебя, Найрина, ты самая чистая и светлая девушка из всех, кого я знаю, и самая красивая, и самая милая и… Можно долго перечислять, но ты ведь даже не услышишь, ты сейчас просто боишься. За меня. Я потому и не сказал тебе – догадывался, как отреагируешь.
Я почувствовала, как глаза застилают слезы.
Алех грустно улыбнулся, большими пальцами вытер побежавшие по щекам слезинки и продолжил:
– Я сказал только по одной причине – чтобы ты поняла, как дорога мне. Очень дорога. Я ведь жить не могу без тебя, Найри. Я с ума сходил в Ночь Свободы, разыскивая тебя по улицам Сарды. Это Сэм и Герман потом уехали, а я остался и искал тебя. И я не знаю, что было бы со мной, погибни ты, Найрина. И если ты захочешь сбежать, руководствуясь идеей, что нам без тебя безопаснее будет, просто вспомни, что чувствовала, когда исчез Ниран и ты осознаешь, каково мне, при одной мысли, что ты исчезнешь.
И отпустив мое лицо, Алех стегнул лошадей, заставляя их вновь мчаться по улицам просыпающейся столицы. Мне же предстояло осознать услышанное, и это оказалось невероятно тяжело. Безумно тяжело. Тяжело настолько, что я сидела, не в силах распрямить спину, не в силах разглядеть хоть что-то, за пеленой слез. Мне бы очень хотелось уйти, и уйти прямо сейчас, но одна мысль, что я причиню Алеху столько же боли, сколько испытала сама, когда исчез Ниран, лишала сил совершенно. Я понимала, что не в праве так поступать с Алехом. Я не хочу, чтобы он страдал и чувствовал себя совершенно беспомощным, как чувствовала я. И мне вовсе не хотелось, чтобы за каждым скрипом двери ему чудились мои шаги, как мне чудится поступь брата.
– Но мне лучше переехать от вас, – единственное, что я могла сказать.
– Юнной девушке не стоит жить одной, – решительно ответил Алех. – Если тебя что-то смущает, можем переехать мы с братьями, но не ты.
