Серьезно?
Я пристально смотрю на него, и он наклоняется. Его рот в миллиметре от моего. На одно мгновение, от которого замирает сердце, я уверена, что он собирается поцеловать меня. Вместо этого он целует меня в нос.
— Отпусти меня, — процедила я сквозь стиснутые зубы.
— Ты действительно думаешь, что я собираюсь это сделать?
— Я имею в виду, развяжи меня.
Мой мочевой пузырь снова на грани того, чтобы выплеснуться наружу. Конечно, он мог бы заставить меня воспользоваться жалким ночным судном, которое Моника оставила на тумбочке.
— Я не думаю, что ты в том положении, чтобы указывать мне, что делать.
— Мне нужно облегчиться.
Он морщит нос, недоумение в его глазах заставляет меня задуматься, что я такого сказала, что звучит не так. Я всегда говорю вещи, которые заставляют меня казаться неуместной.
Я извиваюсь. — Спайдер.
— Скажи, пожалуйста.
Я откинула голову назад. — Пожалуйста.
— Так-то лучше. — По одному он развязывает мне запястья, но оставляет веревки привязанными к столбикам кровати. — Тебе нужно научиться говорить со мной с уважением. Я не принимаю требований от женщин.
Такое женоненавистническое мышление не ново для меня. Женщины в Колонии должны были кланяться перед мужчинами. Но тамошние мужчины никогда не высказывались об этом так открыто, и обычно они придавали этому свой обычный оттенок «Божьей воли». Я ничего не говорю, работая руками и потирая рубцы на запястьях, оставленные веревками, пока он развязывает мои лодыжки.
Снова вернувшись на край кровати, он берет меня за локоть и помогает сесть, затем поднимает на ноги. Он поднимает мое запястье, проводя большим пальцем по красной линии, горящей там.
Заставляя себя встретиться с ним глазами, я вглядываюсь в их ледяную глубину в поисках любого намека на сострадание. Теперь там нет ничего, кроме холодного безразличия. Даже похоть, которую я видела в них раньше, исчезла. Я отвожу взгляд, чувствуя себя одинокой и опустошенной.
— Пойдем со мной. — Он держит меня за локоть, пока идет в ванную. Как только я оказываюсь внутри, вместо того, чтобы закрыть дверь, он прислоняется к дверному косяку, снова скрестив руки на груди.
— Чего ты ждешь? — спрашиваю я.
Он кивает в сторону туалета.
Я пристально смотрю на него. — Ты собираешься наблюдать за мной?
— Ты ждешь, что я позволю тебе снова ускользнуть от меня? Конфиденциальность — это не твое право. Это привилегия. Пока ты не заслужишь моего доверия, я хочу, чтобы за тобой все время следили.
Я сжимаю губы вместе. Именно такие вещи говорили стражники и пасторы прихожанам после того, как они нарушали правила, установленные церковью. Никто не заставлял нас мочиться перед ними, но во всех дверях были окна, которые позволяли им заглядывать к нам в любое время. Я выбралась из одной тюрьмы только для того, чтобы оказаться в другой.
И изгиб его губ, когда он смотрит на меня, не остается незамеченным. Может, он и присматривает за мной, но в то же время ему это нравится.
Вздыхая, я делаю свое дело, как он выразился, пытаясь притвориться, что его там нет. Его невозможно игнорировать. Его глаза все время на мне, прожигают мне спину, когда я краснею, скользят по мне, когда я смотрю на него.
Стыд и негодование проникают в меня. — Могу я, по крайней мере, взять какую-нибудь одежду?
— Нет.
— Почему?
— Она тебе не понадобятся.
О, это нехорошо. Он же не собирается заставлять меня ходить по этому месту голой все время, пока я здесь, не так ли?
Вернувшись в спальню, он направляется к комоду, жестом приглашая меня следовать за ним. — Иди сюда.
Тревога останавливает меня в изножье кровати. — Спайдер, что ты собираешься со мной сделать?
Не отвечая, он берет ошейник, который был на мне прошлой ночью, с комода, где я его оставила, вместе с длинной серебряной цепочкой из ящика. Мое сердце замирает в груди. Цепь имеет крючок на одном конце и петлю на другом.
Это поводок.
Когда он направляется ко мне, я рефлекторно отступаю назад.
Спайдер хватает меня за запястье и притягивает к себе. Он сжимает мои волосы в кулак, оттягивая мою голову назад, не оставляя мне пути к спасению. Эти идеальные голубые глаза ловят мои. — Что я тебе говорил прошлой ночью, перед тем как мы ушли из стрип-клуба?
Мой мозг пытается найти упущенное, но я не уверена, что он имеет в виду.
— Послушание сохраняет тебе жизнь, — напоминает он мне. — Не давай мне повода убивать тебя.
И вот так, как будто он щелкнул выключателем внутри меня. Тот беспричинный страх, который я испытала сегодня утром, просачивается внутрь, и борьба выходит из меня. Мой взгляд устремляется в пол, и мои руки опускаются.
Я не в состоянии пойти против него, парализованная страхом перед чем-то, у чего нет ни лица, ни формы. Представляя себе адский огонь и боль, что в этом нет никакого смысла.
Но в том-то и дело — Спайдер так же далек от солдата Колонии или пастора, как и они от него, но не сомневаюсь, он может причинить мне боль. В здании клуба, возможно, и нет изолированной камеры, но Спайдер ясно дал понять, что он может обрушить на меня свой собственный ад, если захочет. Внезапно я снова становлюсь роботом Колонии, послушным слугой, обреченным на ад, если буду сопротивляться.
Полсекунды спустя мне удается стряхнуть оцепенение, встретиться с ним взглядом и кивнуть. Сейчас неподходящее время для драки. У него здесь слишком много преимуществ.
Спайдер надевает ошейник мне на шею и прикрепляет крючок на конце цепочки к петле спереди ошейника. Затем он тянет меня к кровати. — Сядь. Я принесу тебе что-нибудь поесть.
Как только я сажусь, он перекидывает петлю на другом конце цепочки через ручку кровати.
— Ты собираешься наказать меня? — спрашиваю я, глядя на его ноги.
Он обхватывает пальцами мой подбородок. — Да.
Удовольствие в его тоне пронзает мое сердце копьем и заставляет меня встретиться с ним взглядом. В его взгляде есть мир опыта и обещание боли. И о плотских вещах, которые я всю свою жизнь воспитывала в убеждении, что ни одна женщина не должна знать до замужества.
Отчаянно нуждаясь в каком-то способе подготовиться к предстоящему аду, я отворачиваюсь и заставляю себя спросить. — Что… Что ты будешь делать?
Он убирает мои кудри за плечи. В этом прикосновении нет тепла. Это нежно, но так, как мужчина был бы нежен, заботясь о своей любимой игрушке. — Я собираюсь трахнуть тебя.
И снова мои глаза устремляются к нему. Он сказал это с такой бесстыдной деловитостью, что у меня перехватило дыхание. После вчерашней ночи он знает, что я никогда не была с мужчиной. Он должен знать, что я в ужасе, и ему все равно.
