Словом, выдвинутых против Берии обвинений набрался целый букет. 1 июля 1953 г. арестованный направил Маленкову еще одно, на сей раз весьма обстоятельное письмо, в котором попытался объясниться по большинству претензий, предъявленных ему на заседании президиума Совета министров СССР 26 июня, во время которого он был арестован.
«Дорогой Георгий!
В течение этих четырех тяжелых суток для меня, я основательно продумал все, что имело место с моей стороны за последние месяцы… и подверг свои действия самой суровой критике, крепко осуждая себя. Особенно тяжело и непростительно мое поведение в отношении тебя, где я виноват на все сто процентов. В числе других товарищей я тоже крепко и энергично взялся за работу с единственной мыслью сделать все, что возможно и не провалиться всем нам без товарища Сталина и поддерж[ать] делами новое руководство Ц.К. и Правительства. В соответствии с имеющимися указаниями Ц.К. и Правительства, укрепляя руководство МВД и его местных органов, МВД внесло в ЦК и Правительство по твоему совету и по некоторым вопросам по совету т. Хрущева Н.С. ряд заслуживающих политических и практических предложений, к[а] к то: по реабилитации врачей, реабилитации арестованных по т. к. называемому менгрельско[му] национальному центру в Грузии и возвращение неправильно сосланных из Грузии, Об амнистии, о ликвидации паспортного режима, по исправлении искривлении линии партии допущенной в национальной политике и в карательных мероприятиях в Литовской ССР, Западной Украине и западной Белоруссии, но совершенно справедлива твоя критика, критика т-ща Хрущева Н.С. и критика других товарищей на Президиуме ЦК; с последним моим участием, на мое неправильное желание вместе с решениями ЦК разослать и докладные записки МВД. Конечно, тем самым в известной мере принизили [значение] самых решений Ц.К. и, что создалось недопустимое положение, что МВД, как будто исправляет Центральные Комитеты Коммунистической] партии Украины, Литвы и Белоруссии, тогда к[а] к роль МВД ограничивался только выполнением указаний ЦК КПСС и Правительства..
Я в нач[а] ле говорил, что я перед тобой виноват, что не сумел себя поставить, к[а] к я это был обязан сделать, это самая не простительная ошибка. Тем более, это очень досадно, что мы дружно, честно по партийному работали в течении многих лет и тяжелых и грозных военных и восстановительный период нашей страны. Все ценное в моей жизни связано [с] совместной работе с тобой».
Берия напоминал Маленкову о совместной работе в Государственном Комитете Обороны во время войны, командировках на фронты, в Комитете при СНК СССР по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации. «Особо должен отметить нашу совместную активную многодетную работу в Специальном Комитете при Совете министров по созданию атомного оружья а позже по системы «Комета» и «Беркут»… — писал он. — К[а] к тебе хорошо известно, а последнее время и — т-щу Булганину Н.А., организации контролируемые Специальным К[оми]тетом, Первое и Второе Главные управления и их предприятия и Научно технические силы, лаборатории, конструкторские бюро и институты представляют колосальнейшее достижение, это гордость нашей Страны. Я тебе вскольз[ь] докладывал, и поручил составить для Правительства подробный доклад о состоянии наших атомных дел. Уже в этом году должны произвести несколько взрывов, в том числе одной модели сверхмощной равной 250–300 тысяч тон[н] тротила.
По «Беркуту» испытания закончены удачно. Теперь все дело обеспечить производство в серии и соответствующими кадрами и в этой области делается очень много соответствующими министерствами. Главное на основе «Кометы» и «Беркута» есть колоссальные возможности дальнейших улучшений в области управляемых снарядов к[а] к в смысле точности, так и по скорости и дальности. Специальный доклад готовится для правительства. Эти оружья надо двигать в период, это настоящее будущее которым надо воружить армию нашей Страны. США и Англия придают этому исключительное значение. Повторяю все это, достигнуто потому, что этого хотела Партия и Правительство, но хотел сказать и тут мы совместно работали…
У меня всегда была потребность с тобой посоветоваться и всегда для дела получалось лучше. Я видел в лице, тебя старшего, опытного партийного деятелья большого масштаба, талантливого, энергичного и неутомимого, прекрасного друга и товарища… И когда не стало Товарища Сталина я незадумываясь назвал тебя, также, к[а] к и другие товарищи Председателем Правительства и что считал и считаю это единственно правильной. В дальнейшем, я еще больше убедился в этом, что именно ты успешно поведешь вместе с руководящим колективом ЦК и Правительство. Поэтому, моя трагедия в том, что как я уже выше говорил, на протяжении свыше десяти лет были настоящими большевистскими друзьями, работали с душой на самых различных сложных условиях работы были в сложных переплетах и никто не расстроил нашу дружбу, столь ценную и необходимую для меня а теперь исключительно по моей вине, потерял все что связывало нас».
В этом же письме узник обращался и к другим членам высшего руководства, напоминая каждому — Молотову, Ворошилову, Хрущеву, Кагановичу, Микояну об эпизодах совместной работы, заверяя их в своем неизменном уважении, благодаря за критику в свой адрес. Вот — для примера — лишь фрагмент, обращенный к Хрущеву: «Никита Сергеевич! Если несчитать последнего случая на Президиуме ЦК где ты меня крепко и гневно ругал с чем я целиком согласен мы всегда были большими друзьями я всегда гордился, тем, что ты прекрасный большевик и прекрасный товарищ и я не раз тебе об этом говорил, когда удавалось об этом говорить, говорил и т-щу Сталину. Твоим отношением я всегда дорожил»
[318].
Посидев несколько дней в подвале и имея контакт только с охраной, Берия, возможно, стал подозревать, что с ним могут поступить так же, как это делалось со многими сталинскими узниками: ликвидируют без суда — и поминай как звали. На это настраивали даже условия заключения, о которых он упомянул здесь же: «Т-щи прошу извинения, что пишу не совсем связно и плохо в силу своего состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенснэ (очков)». Поэтому в письме он бесконечно каялся и убеждал, что еще может быть полезен: «Куда хотите, на какую угодно работу, самую маленькую пошлите присмотритесь, я еще могу верных десять лет работать и буду работать всей душой и со всей энергией. Говорю от всего сердца, это неверно, что раз я занимал большой пост я не буду годен для другой маленькой работы, это ведь очень легко проверить в любом крае и области, совхозе, колхозе, стройке и умоляю Вас не лишайте меня быть активным строителем, [на] любом маленьком участке славной нашей Родины и вы убедитесь, что через 2–3 года я крепко исправлюсь и буду Вам еще полезен. Я до последнего вздоха предан нашей любимой Партии и нашему Советскому Правительству» (в письме, как и в предыдущих случаях, сохранены все особенности текста Берии — орфография, стилистика, использование прописных и строчных букв, пунктуация. — Ю.Р)
Эти покаянные объяснения не помогли. Начавшийся уже на следующий день и продолжавшийся до 7 июля 1953 г. пленум ЦК КПСС лишил Берию всех постов, исключил из партии и передал дело для проведения расследования в Верховный суд СССР.
