— По каким вопросам терпимость?
Булганин пытается пояснить, что когда к нему обратились Молотов, Маленков, Каганович, сетовавшие на грубость и безапелляционность первого секретаря ЦК, что отражалось на работе руководящих органов партии, он согласился на обсуждение этого вопроса в Президиуме ЦК. Считал, что такое обсуждение поможет укрепить коллективное руководство.
Вновь с репликой Полянский:
— Почему этот вопрос поставили перед вами, а не вынесли прямо на Президиум?
Вопрос, в общем-то, бессмысленный, но главное — сбить оратора с мысли, заставить оправдываться. А тут еще подключается и секретарь ЦК Н.И. Беляев, но уже не с вопросом, а с прямым обвинением:
— Вы обманывали членов ЦК, им говорили другое (имелось в виду, что Булганин, как председательствовавший на заседании Президиума 18 июня, где соотношение сил складывалось не в пользу Хрущева, пытался скрыть этот факт от прибывших в Кремль членов ЦК. — Ю.Р.).
Булганин пытается вернуть разговор в нужное ему русло:
— Мы не обманывали, я не имел в виду вас дезориентировать. Позвольте мне, товарищи, сказать.
Но не тут-то было. С места несутся голоса: «Позор!», «Объясните, почему вы создали группу?». Но, судя по всему, никто из участников пленума в объяснениях, в выявлении истины не нуждается. Цель другая — заставить противников Хрущева поверить в собственную виновность и каяться, каяться, каяться…
К хору подключился даже маршал Г.К. Жуков, не раз, в том числе на таком же пленуме в 1948 г., на себе испытавший, какова она участь гонимого, когда дана команда: «Ату его!»:
— Ты мне говорил на неоднократные мои заявления, что надо кончать с Хрущевым.
Стоящий на трибуне пытается убедить, что он имел в виду не снятие Хрущева с должности, а ликвидацию поста первого секретаря ЦК (при Сталине, например, такой должности не существовало).
Жуков:
— Ты не крути, тов. Булганин, если хочешь быть честным человеком.
Булганин из последних сил пытается отбиться от вздорных, на его взгляд, обвинений. На очередной вопрос из зала, почему метод партийной критики он со своими единомышленниками заменил заговором, с жаром отвечает:
— Товарищи, я решительно отвергаю это обвинение в заговоре. Это чудовищное обвинение, вы поймите.
Ах, с каким удовольствием воспринял бы эту картину почивший неполные пять лет назад «отец народов»! Ничего, что в зале собрались «борцы» со сталинизмом, о, они отлично усвоили этот погромный стиль, утвердившийся еще с 1930-х гг. под маркой «товарищеской критики». Никакой пощады, никакой снисходительности к оступившемуся, будь он хоть твоим товарищем по партии.
Булганина долбят злобными репликами, вопросами, анонимными голосами с места, уличают во лжи, противоречивости, неискренности. Его заставляют откреститься от Молотова, Маленкова, Кагановича. Николай Александрович — тоже тертый калач, сам не раз бывал на таких партийных судилищах, правда, в качестве охотника, а не дичи. Он понимает, что упорствовать — значит лишь дополнительно вызывать на себя огонь. И вот уже члены пленума узнают из его уст, что никогда ничего общего с членами «антипартийной группы» он не имел. С Молотовым, оказывается, всегда спорил, Кагановича не переваривал. С Маленковым, правда, одно время дружил, но той дружбе из-за идейных разногласий давно пришел конец.
Без конца прерываемый хамскими (иначе не скажешь) репликами Булганин пытается предстать рядовым партийным бойцом, быть может, это позволит вернуть благожелательное отношение к себе:
— Я верю в то, что пленум своим решением укрепит еще больше нашу партию, нашу силу… (Голоса: «В этом можно не сомневаться».)
…Пленум укрепит наше единство, нашу сплоченность… Что касается меня, то заверяю вас, дорогие товарищи, что вместе с вами я хотел бы бороться за дело партии, за ее генеральную линию, за ее могучие творческие силы… (Голоса: «Не верим».)
…За ее единство, за ее сплоченность… (Голоса: «Раньше надо было думать».)
…За ее дальнейшие еще большие успехи на благо нашего советского народа, на благо нашей партии
[39].
Но оратору не дают так просто сойти с трибуны. В разговор вступает значительно ободрившийся за последние дни Хрущев. Он — вновь на коне и требует от своего давнего сподвижника рассказать о том, в связи с чем тот возражал против расширения состава Президиума ЦК, уличает Булганина во фракционности, в закулисных переговорах с группой Молотова, Маленкова, Кагановича.
Напоследок в адрес раздавленного Булганина, покидающего, наконец, трибуну, Жуков бросает реплику: «Приспособленец».
Хорошо еще, что «дорогие товарищи» не поддержали предложение одного из участников пленума заслушать главу правительства о его «поведении» в быту. Дескать, за четыре дня «наслушались о товарище Булганине очень нехороших слухов».
Правда, в прениях наверстали. На Булганина набросились молодые члены ЦК, почувствовавшие, помимо всего прочего, еще и возможность не только политически, но и морально дискредитировать то поколение старых членов Президиума ЦК, которое закрывало им самим продвижение к вершинам власти.
Так, первый секретарь ЦК ВЛКСМ А.Н. Шелепин заявил: «О тов. Булганине много говорили. Я считаю, что он здесь выступал плохо и особенно плохо вел себя по отношению к тов. Хрущеву. Вел он себя как двурушник. Так друзья не поступают. Если видишь какие недостатки, то приди и прямо скажи. Я считаю, что тов. Булганину, кроме всего прочего, надо изменить свое личное поведение. Надо Вам навести порядок в своем собственном быту, потому что быт каждого коммуниста — это тоже политика и тем более быт председателя Совета министров СССР. Тов. Булганин ведет себя неправильно, у него много моральных отклонений, об этом знают. Об этом в Москве говорят».
Секретарь ЦК А.Б. Аристов, по существу, бросил членам «антипартийной группы» обвинение в вооруженном заговоре. По их замыслам, Булганин должен был возглавить КГБ, после чего «прожженные авантюристы» Маленков и К° взяли бы инициативу «в свои руки». Аристов прямо намекнул, что понижением Хрущева до министра сельского хозяйства (о чем шла речь на Президиуме ЦК 18 июня) дело не ограничилось бы, возродилась бы и партийная тюрьма в Сокольниках (специальное тюремное заведение, учрежденное в период следствия по т. н. Ленинградскому делу).
Николая Александровича же секретарь ЦК назвал недальновидным политиком, который «поверил, что так легко может свалить неугодного ему Хрущева и других и изменить всю политику нашей партии». «Он вельможа, — не жалел красок Аристов, — зазнавшийся крупный сановник в правительственном органе. Он пренебрежительно стал относиться к людям. Он считал, что ему все дозволено».
Маршал И.С. Конев был сдержаннее в оценках и говорил вроде бы уважительнее, но тоже с удовольствием прошелся по своему бывшему начальнику: «Приходится очень сожалеть, как уважаемый наш друг Николай Александрович Булганин, председатель Совета министров, «впутался в эту кашу», как он сам об этом заявил.
