Подумать только, председатель Совета министров попал в гнилое болото! Как это звучит!.. Это неслыханно».
«Неблаговидную роль сыграл Булганин», — заявил секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев. Когда на заседании Президиума ЦК 18 июня ему предложили вести заседание, «Булганин выскочил пробкой и сел на председательский стул». «То, что он выступал два раза (в действительности за неделю работы пленума глава правительства выступал трижды. — Ю.Р), я расцениваю не как покаяние… Это выступление — результат того, что он струсил, почувствовал силу пленума ЦК, которую он не знал». Брежнев предложил вывести Булганина из состава Президиума ЦК.
25 июня Булганин вторично попросил слово. Он признал, что «товарищи Маленков, Каганович, Молотов ведут работу против партии и Центрального Комитета на протяжении всего времени, как пришел в ЦК тов. Хрущев. Вели и продолжают вести». То есть оратор не просто отмежевывается от своих недавних единомышленников, но прямо поддерживает выгодную Никите Сергеевичу версию о том, что разногласия старых членов Президиума с Хрущевым лежат не столько в идейной плоскости, сколько в личной неприязни к первому секретарю ЦК. Характерно, что прерывать оратора с мест перестали, а если реплики и звучат, то только одобрительного плана. А Булганин все более впадал в раж саморазоблачения: «Товарищи, раз я попал в это болото, то должен держать ответ. Я по-большевистски (то есть безропотно, что ли? — Ю.Р) приму любое ваше решение». А дальше уже и идти некуда: седовласый, 60-летний человек униженно обещает «быть впредь умней»
[40].
И зарабатывает одобрительную реплику маршала Жукова: «Лучше поздно, чем никогда. Перед партией покаяться никогда не поздно». Знал бы, Георгий Константинович, что не пройдет и четыре месяца, как тем же крестным путем доведется пройти уже ему. И каково будет ему слышать из уст тех же самых участников июньского пленума призывы покаяться перед партией, «пока не поздно».
За день до окончания работы пленума, когда его итоги были предрешены, Булганин в третий раз попросил слово. Это вполне соответствовало сценарию: в традициях 1930-х гг. отступник, действительный или мнимый — неважно, должен был каяться и каяться, перебор здесь не грозил. Николай Александрович сразу же оговорился, что отвечает на критику в свой адрес относительно солидарности, которую он, как глава правительства, проявил к «антипартийной группе». «Да, действительно, — заявил он, — я совершил очень большую в этом отношении ошибку. Я совершил тяжелую ошибку перед партией. Объективно если смотреть на дело, я пошел на преступление против партии… По выступлениям на пленуме, по той критике, которая была, я увидел ясно перед собой всю антипартийную мразь — группу Маленкова, Кагановича и Молотова. Я прошу, товарищи, пленум поверить мне, что я сделаю из этого очень серьезные для себя выводы и уроки. Товарищи, я обещаю пленуму честно вместе с вами до конца бороться с этой группой и помочь партии ее разоблачить. Я хочу доказать партии, что я не неисправимый член партии…»
И это бичует себя человек, которому идет седьмой десяток, который немало повидал и вряд ли способен чему-то удивляться. По оценке маршала Г.К. Жукова, «Булганин растерялся, петляя как трусливый заяц, плел всякие невразумительные оправдания. Выглядел он крайне неавторитетно»
[41].
Что заставляло идти на такое самоуничижение: партийная дисциплина? Страх за свое положение? А может, огромный политический опыт, подсказавший Булганину, что Хрущеву будет невыгодно уж очень расширять ряды «антипартийной группы» и, хорошо покаявшись, можно избежать крайних мер? Если это так, то у Николая Александровича оказалось отменное чутье.
А как оценил позицию Булганина, его линию поведения Хрущев? Еще по ходу пленума он нередко прерывал ораторов, чтобы вставить свои замечания, в частности, о главе правительства. Так, Молотов в своем выступлении вспомнил о посещении… бани в ходе визита в Финляндию. Министр иностранных дел похвалил Булганина, что тот уклонился, даже несмотря на то, что приглашение поступило от президента У. Кекконена, и порицал Хрущева за согласие. Уцепившись за эти слова Молотова и прервав его, Хрущев, чтобы уязвить своего давнего сподвижника, оказавшегося теперь в лагере оппонентов, бросил реплику, напирая на необходимость уважать хозяев: «Должен сказать, Николай Александрович (я ему это раньше говорил), нехорошо ты сделал, что отказался в нетактичной форме пойти к нему в баню».
И смех и грех: на помощь патрону бросились входившие в состав делегации И.А. Серов, председатель КГБ, и Н.А. Михайлов, министр культуры, трогательно рассказавшие участникам пленума о финской бане, как национальной традиции. В общем, единодушно все пришли к выводу о серьезном дипломатическом проколе Булганина и, наоборот, большом успехе на этом поприще первого секретаря ЦК.
По ходу выступления Ф.Р. Козлова, первого секретаря Ленинградского обкома, Хрущев вновь вспомнил о Булганине: «Николай Александрович по своей беспринципности попал в это дело. Он хорошо знает, что если бы Сталин еще пожил, он был бы там, где Кузнецов и Вознесенский… (член Политбюро ЦК, председатель Госплана Н.А. Вознесенский и секретарь ЦК КПСС А.А. Кузнецов были осуждены в 1950 г. по «ленинградскому делу» и расстреляны. — Ю.Р.) Берия и Маленков расправились бы с Булганиным». И пояснил почему: Сталин якобы называл Булганина своим возможным преемником в Совете министров, а у Берии и Маленкова на эту должность были свои виды.
Здесь просматривается попытка Хрущева оторвать в сознании участников пленума Булганина от членов «антипартийной группы», подсказать, что глава правительства, хотя и человек беспринципный, и политик неважный, но все же не враг, как пресловутая троица.
Особо Хрущев остановился на Булганине в своей речи, заключавшей пленум. Идейным вдохновителем «антипартийной группы» он назвал Молотова, организатором — Маленкова. Каганович удостоился презрительного «подпевала». Шепилов нужен был для «подведения теоретической базы». Что до Булганина, то к этому времени уже явно было решено вывести главу правительства из-под удара. «Николай Александрович, поверь, — говорил Хрущев, — если бы у тебя хватило политической стойкости, если бы ты не был обывателем, то дело обстояло бы иначе. Твой вес в этой группе равен нулю, их вдохновляло твое положение в государстве, — вот что они использовали, когда обрабатывали тебя».
Пытаясь отделить Булганина от Молотова и К°, первый секретарь ЦК напомнил, как в 1955 г., когда подыскивали замену Маленкову на посту главы правительства, Каганович снисходительно отозвался о тогдашнем министре обороны: «бухгалтер, а не политик». В таком же духе высказался и Молотов. А о Шепилове сам Булганин говорил: «Это человек, которого нельзя уважать».
«У нас с товарищем Булганиным расхождений, по существу, никогда не было, — через какое-то время, выплеснув дозу яда на членов «антипартийной группы», повторил Хрущев. — По всем вопросам Булганин был вместе с нами. Но тут его обработали. Он поддержал антипартийную группу в ее наскоках на линию Центрального Комитета партии, пошел против и лбом в стенку ударился.
