К сожалению, вся эта работа, как и другие усилия маршала по созданию в СССР современной армии, оборвалась в одночасье.
14 августа 1936 г. органами НКВД был арестован заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа В.М. Примаков. Через неделю за решетку попал находившийся в Москве В.К. Путна, военный атташе при полпредстве СССР в Великобритании. Обоим было предъявлено обвинение в участии в «боевой группе троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации». На фоне начавшегося 19 августа процесса по делу о так называемом «антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре», по которому к суду привлекались такие крупные в прошлом политические фигуры, как Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, И.Н. Смирнов и другие, арест двух военных не самой крупной величины прошел почти незамеченным. А между тем в застенках НКВД зарождалась одна из крупнейших провокаций сталинской клики — фабрикация «антисоветской троцкистской военной организации».
Долгое время и Примаков, и Путна не давали показаний на своих коллег-военачальников, хотя таких показаний от них домогались. Однако после печально знаменитого февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. давление со стороны следствия на них резко усилилось. Бывший заместитель министра госбезопасности СССР Н.Н. Селивановский 10 декабря 1962 г. сообщил в ЦК КПСС: «В апреле 1937 года дела Путны и Примакова были переданы Авсеевичу. Зверскими, жестокими методами допроса Авсеевич принудил Примакова и Путну дать показания на Тухачевского, Якира и Фельдмана. Эти показания… послужили основанием для ареста в мае 1937 года Тухачевского, Якира, Фельдмана и других крупных военных работников».
В архиве Сталина сохранилось несколько заявлений Примакова, из которых следует, что вождь лично участвовал в допросе арестованного, давил на него: «В течение 9 месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской конгрреволюционной организации. В этом запирательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед товарищем Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Товарищ Сталин правильно сказал, что «Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость»
[132].
Уступая домогательствам следствия и давлению Сталина, Виталий Маркович оговорил не только себя, но и других военачальников. 21 мая 1937 г. органы НКВД сумели получить от него «собственноручные показания» о том, что во главе заговора стоит Тухачевский, который якобы связан с Троцким. Кроме того, на допросе прозвучали имена еще 40 видных военных деятелей, таких, как Б.М. Шапошников, С.С. Каменев, Я.Б. Гамарник и других. В результате мучительного ночного допроса тюремщикам удалось выбить и из Путны показания на Тухачевского и других крупных военных, уличающие их в участии в «военной антисоветской троцкистской организации».
«Показания» относительно преступных связей Тухачевского, а также командующего войсками Белорусского военного округа И.П. Уборевича, начальника Военной академии им. Фрунзе А.И. Корка, командующего войсками Ленинградского военного округа Б.М. Шапошникова, председателя Осоавиахима Р.П. Эйдема-на и других были получены в двадцатых числах апреля 1937 г. также от бывшего начальника Особого отдела НКВД СССР М.И. Гая и бывшего заместителя наркома внутренних дел СССР Г.Е. Прокофьева, к тому времени арестованных. Правда, они носили общий характер и противоречили друг другу, однако следователей это не смутило. НКВД приступил к реализации поистине дьявольского плана — фабрикации масштабного заговора в Красной армии.
Как показывал сотрудник НКВД тех лет А.П. Радзивиловский, в одной из бесед с ним заместитель наркома М.П. Фриновский поинтересовался, проходят ли у него по материалам какие-либо крупные военные работники. «Когда я сообщил Фриновскому о ряде военных из Московского военного округа, содержащихся под стражей в УНКВД, — сообщал Радзивиловский, — он мне сказал о том, что первоочередная задача, в выполнении которой, видимо, и мне придется принять участие — это развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной армии. Из того, что мне тогда говорил Фриновский, я ясно понял, что речь идет о подготовке раздутого военного заговора в стране, с раскрытием которого были бы ясны огромная роль и заслуга Ежова и Фриновского перед лицом ЦК. Как известно, это им удалось…»
[133]
Да, к глубокому сожалению, удалось. Арестованный в начале мая 1937 г. комбриг запаса М.Е. Медведев, бывший начальник ПВО Красной армии, заявил о своем участии в «троцкистской военной организации», возглавляемой заместителем командующего войсками МВО Б.М. Фельдманом. А 10 мая он показал о существовании в РККА «военной контрреволюционной организации», ставившей своей задачей «свержение советской власти, установление военной диктатуры с реставрацией капитализма, чему должна была предшествовать вооруженная помощь интервентов». В состав руководящего центра этой организации входили, по его словам, Тухачевский (возможный кандидат в диктаторы), Якир, Путна, Примаков, Корк.
Круг, как говорится, замкнулся. В середине мая были проведены новые аресты. Среди арестованных оказались командарм 2-го ранга Корк и комкор Фельдман. На допросах, проводившихся знатоками пыточного дела, из уст военачальников прозвучали как новые фамилии, так и те, которые палачи желали услышать в целях закрепления уже имевшихся в их распоряжении показаний, в первую очередь Тухачевского.
Представляя 20 мая 1937 г. Сталину и другим членам Политбюро ЦК протокол допроса Фельдмана, наркомвнудел Ежов просил разрешить вопрос об аресте «остальных участников заговора». В число таковых, еще не арестованных к тому времени, входили Тухачевский, Уборевич, Якир, Эйдеман и некоторые другие высшие командиры. Вопрос был «разрешен» незамедлительно. Аресты были произведены до конца месяца. 22 мая арестовали и Тухачевского.
Обостренную донельзя подозрительность Сталина могла питать и западная пресса. Легенды о бонапартизме Тухачевского там получили хождение еще в начале 1920-х гг. Определенные эмигрантские круги, уповая на дворянское происхождение Михаила Николаевича, связывали с ним надежды, как с сильной личностью, способной, подобно Наполеону, увенчать собой усмиренную им же революцию. Так, в разведсводке одной из белоэмигрантской военно-политической организации еще в феврале 1922 г. говорилось: «Единственная среда в России, которая могла бы взять на себя активную роль в деле свержения советской власти, это — командный состав Красной армии, т. е. боевые русские офицеры… Лица, близко знающие Тухачевского, указывают, что он человек выдающихся способностей и с большим административным и военным талантами. Но он не лишен некоторого честолюбия и, сознавая свою силу и авторитет, мнит себя русским Наполеоном… В дружеской беседе Тухачевский, когда его укоряли в коммунизме, не раз говорил: «Разве Наполеон не был якобинцем?».. Молодому офицерству, типа Тухачевского и других, примерно до 40-летнего возраста, занимающему командные должности, не чужда мысль о единой военной диктатуре»
[134].
