Германии. Обстоятельства «дела» в суде не исследовались (иного и нельзя было ожидать), вопросы, задававшиеся подсудимым, носили тенденциозный и наводящий характер.
Суд не только не устранил существенных противоречий в показаниях подсудимых, но фактически замаскировал эти противоречия. Он не истребовал никаких объективных документальных доказательств и свидетельств, необходимых для оценки правильности тех или иных обвинений, не вызвал никаких свидетелей и не привлек к рассмотрению дела экспертов. Все, по существу, свелось к личному признанию подсудимых.
Вдова командарма 1-го ранга Белова рассказывала писателю Ю. Семенову, каким вернулся с заседания суда ее муж. Не закусывая, он буквально залпом проглотил бутылку коньяка и прошептал ей: «Они все сидели как мертвые… В крахмальных рубашках и галстуках, тщательно выбритые, но совершенно нежизненные, понимаешь? Я даже усомнился — они ли это? А Ежов бегал за кулисами, все время подгонял: «Все и так ясно, скорее кончайте, чего тянете…»
[143]
Волей подсудимых наркомвнудел и его подручные продолжали манипулировать, как им заблагорассудиться. Но иногда возникало некое подобие сопротивления. Так, на вопрос Ульриха, адресованный Тухачевскому: «Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года, а ваша шпионская деятельность, ее вы считаете антисоветской, она началась гораздо раньше?» — последовал ответ: «Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской…»
Судьба подсудимых была предрешена заранее. Как сообщил в 1962 г. секретарь суда И.М. Зарянов, Ульрих непрерывно информировал Сталина о ходе судебного процесса. Имелось прямое указание вождя о применении ко всем подсудимым расстрела. Что это так, подтверждается и его телеграммой, направленной в день суда в партийные комитеты республик, краев и областей. Судебное заседание еще не состоялось, а генеральный секретарь ЦК уже отлично знает, как долго (точнее — недолго) оно продлится, каков будет исход, и дает указания: «В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими ЦК предлагает вам организовать митинги рабочих, а где возможно, и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, т. е. двенадцатого июня».
Ульрих, выслуживаясь, даже превзошел ожидания вождя. Расстрельный приговор он огласил в 23 часа 35 минут 11 июня 1937 г., а привели его в исполнение уже на следующий день.
Характерно, что не только в СССР, но и на Западе многие поверили в существование военного заговора в СССР. Французская газета «Эко де Пари» 30 августа 1937 г. так и назвала статью — «Измена Родине Тухачевского». Но такими легковерными оказались не все. Многими расправа над маршалом была расценена как акт личной мести, затаенной Сталиным еще с польской кампании. Суда не было, — прямо заявлял журнал «0–3—Экут» 19 июня 1937 г. и пояснял: «Теперь известно, что со времени ареста Тухачевский сильно протестовал и хотел видеть Сталина. Сталин отказался от встречи и просто сообщил маршалу, что «одного слова — предатель — достаточно, чтобы лишить его жизни».
Маршал Тухачевский, — говорилось далее в статье, — не был — те, кто его знал, в этом не сомневаются — ни шпионом, ни предателем. Скорее сторонник русско-германского сближения, он принял франко-советский договор, но, однако, думал о континентальном соглашении, направленном против Англии. Он, может быть, думал о том, чтобы взять власть. Во всяком случае Сталин его ненавидел. Это был советник, которого он больше всего боялся»
[144].
А вот белая эмиграция, когда-то в 1920-е гг. почему-то рассчитывавшая на Тухачевского как могильщика советской власти, теперь откровенно злорадствовала. Бывший однополчанин Михаила Николаевича по лейб-гвардии Семеновскому полку А.А. фон Лям-пе писал по горячим следам московского процесса: «Тухачевский был типичный карьерист революционного времени. Большевиком он, вероятно, не был, но и национальная Россия ему была совершенно безразлична. Ему нужна была власть, и за пять минут до ее достижения он закончил свое существование»
[145].
Спор о том, существовал ли заговор или нет, не завершен и сегодня. Одни историки отрицают его, обоснованно ссылаясь на отсутствие хотя бы одного достоверного факта реальной подготовки армейской верхушкой антисталинского военного переворота. Более того, «с уверенностью можно сказать, что и практической возможности для осуществления такого переворота в стране не было»
[146].
Другие, наоборот, заявляют: «И все же «заговор» Тухачевского, видимо, действительно возник в 1936 г. и был в 1937–1938 гг. жесточайшим образом раздавлен Сталиным (не без сговора с Гитлером, получившим от этого колоссальную выгоду)»
[147].
Заявляющие об этом историки Е.Г. Плимак и В.С. Антонов опираются на сообщение бывшего советского разведчика А. Орлова, еще в 1930-е гг. ушедшего на Запад, о том, что Тухачевскому и его сподвижникам стало известно о прошлом Сталина как агента царской охранки. «Ради спасения страны и избавления ее от вознесенного на трон агента-провокатора», как писал Орлов, высшими военными и был организован заговор. Узнавший об этом Сталин нанес удар первым.
Вероятно, это версия имеет право на существование, но ее авторы все же не смогли найти в ее поддержку убедительные факты. Как представляется, войной против собственного народа (одна коллективизация чего стоит) вождь давал для восстания против него куца больше оснований, нежели своим давним предполагаемым сотрудничеством с ненавистной охранкой. И уж в любом случае сегодня недопустимо оценивать попытку «заговора Тухачевского» (если таковой существовал) в погромном духе 1930-х гг. — как абсолютное зло. Устранение тирана было бы как раз абсолютным благом для страны.
Так или иначе, но лишь через 20 лет опальным военачальникам было возвращено честное имя. Определением Военной коллегии от 31 января 1957 г. приговор в отношении Тухачевского и разделивших с ним посмертную судьбу военачальников был отменен, и уголовное дело прекращено за отсутствием в их действиях состава преступления. В 1950—1960-е гт. были реабилитированы и другие из 408 военных, осужденных по делу так называемой «антисоветской троцкистской военной организации».
Когда над страной разразилась июньская гроза сорок первого года, многие почувствовали, как не хватает во главе наших войск военачальников, павших от рук сталинских инквизиторов. В этой связи очень высоко оценивал Михаила Николаевича маршал Жуков (характерно, что цензура вплоть до начала 1990-х гг. не позволяла приводить эту оценку): «Вспоминая в первые дни Великой Отечественной войны М.Н. Тухачевского, мы всегда отдавали должное его умственной прозорливости и ограниченности тех, кто не видел дальше своего носа, вследствие чего наше руководство не сумело своевременно создать мощные бронетанковые войска и создавало их уже в процессе войны»
[148].
