Знаменательно и то, что с докладом на пленуме выступал секретарь ЦК М. А. Суслов, которому такая миссия отводилась практически всегда, когда пленум ЦК рассматривал «персональные» вопросы. В докладе были выдвинуты очень серьезные по тем временам обвинения в извращениях партийно-политической работы, «огульном избиении» командных и политических кадров, бонапартистских замашках, личной нескромности. Партийных бонз особенно испугал факт организации без ведома ЦК школы спецназа в две с лишним тысячи слушателей. «Товарищ Жуков даже не счел нужным информировать ЦК об этой школе, — говорил Суслов. — О ее организации должны были знать только три человека: Жуков, Штеменко (тогда — начальник ГРУ. — Ю.Р.) и генерал Мамсуров, который был назначен начальником этой школы. Но генерал Мамсуров, как коммунист, счел своим долгом информировать ЦК об этом незаконном действии министра»
[240]. Как своего рода ударный «кулак» в личном распоряжении министра обороны, могущий быть использованным во вполне конкретных заговорщических целях («Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать»), расценил новую воинскую часть в своем выступлении и Хрущев.
Давая объяснения, Жуков особо просил обратить внимание на отсутствие у него какого-то преступного умысла, что легко могла бы установить соответствующая партийная комиссия, о создании которой маршал ходатайствовал здесь же. Школа была создана из имевшихся в военных округах 17 рот, готовивших спецназовцев, чтобы сделать уровень подготовки (обучение иностранным языкам, сохранение военной тайны) соответствующим тем требованиям, которые предъявляются к такого рода учебным заведениям. «Я по существу искал решения вопроса об изменении метода подготовки, как подготовить более квалифицированные силы в этом отношении», — заявил Жуков.
Признав, что он допустил ошибку, не проведя решение о создании такой школы через Президиум ЦК, Георгий Константинович вместе с тем решительно отверг обвинения, будто он вообще действовал тайно. Он сослался на то, что дважды устно докладывал об этом Хрущеву, и характерно, что первый секретарь, так охотно, судя по стенограмме, вступавший в полемику с ораторами, не решился опровергнуть эти слова перед лицом участников пленума.
Причиной другого принципиального обвинения в адрес Жукова стали слова, сказанные им в июне 1957 г. в тот момент, когда члены Президиума ЦК» противостоявшие Хрущеву, попытались выяснить возможность привлечения армейских частей для разрешения политического кризиса. «Без моего приказа ни один танк не тронется с места», — заявил тогда министр обороны, и Хрущев оценил занятую им позицию как партийную. Да и какую иную оценку он мог дать, если это веское заявление Жукова обеспечивало ему сохранение поста руководителя КПСС. Теперь же, всего через четыре месяца, первый секретарь ЦК предпочел «забыть» об этом, доверив своим приближенным искажение реальной картины происшедшего. Так, А.И. Микоян заявил: «Оказывается, танки пойдут не тогда, когда ЦК скажет, а когда скажет министр обороны». И, по существу бросая в адрес Жукова обвинение в антисоветской и антипартийной деятельности, заметил, что таким образом поступают в странах, где компартия в подполье, где «всякие хунты-мунты», а «у нас политический климат не подходит для таких вещей».
На разные лады воспроизводились слова Жукова относительно его готовности напрямую обратиться к армии и народу в случае, если оппозиционеры (Молотов и К°) будут настаивать на снятии Хрущева. Эти слова, по мнению Микояна, прямо указывали на бонапартистские устремления маршала. С этими обвинениями солидаризовались и другие выступавшие. «…Разве не ясно, что это позиция — непартийная и исключительно опасная», — вопрошал, например, секретарь ЦК Суслов. Как чепуху и клевету расценил он саму мысль, допускающую «возможность проявления в нашей советской действительности, в стране победившего социализма такой ситуации, при которой генерал на белом коне спасет страну».
Фарисейство этих слов было очевидным для многих, кто знал обстоятельства кризиса в партийных верхах в июне 1957 г. Ведь, по существу, так и вышло, что именно твердая позиция, но не «генерала на белом коне», а трезво мыслящего, волевого и патриотически настроенного маршала уберегла страну от острейшего рецидива сталинизма. И если уж доводить мысль Суслова о бонапартизме Жукова до логического завершения, то напрашивается вопрос: что мешало маршалу в тот момент взять власть в свои руки, если он к ней стремился? «Мешало» элементарное — отсутствие такого стремления.
И уж конечно, пленум отмахнулся от объяснений Жукова, что он намеревался обратиться через голову антипартийной группы к парторганизациям Вооруженных Сил единственно для того, чтобы посредством их довести до сведения широких партийных масс информацию о положении в Президиуме ЦК. К слову, это тоже во-принималось партноменклатурой как огромное преступление, ибо парторганизации на местах могли получать информацию, только просеянную через аппарат и только в концепции высшего руководства. Любое отступление от этих канонов воспринималось как антипартийное проявление.
Что Жукова шельмовала партийная элита, было хорошо объяснимо. Но и выступившие военачальники словно состязались друг с другом, кто побольнее уязвит вчерашнего министра обороны и одного из влиятельнейших членов Президиума ЦК. Не гнушались и банальным сведением старых счетов. «Я, товарищи, хотел бы указать на некоторые факты, которые не давали возможности по-настоящему работать, — заявил начальник Главного политуправления А.С. Желтов. — Я вам должен сказать, в чем подоплека. Подоплека здесь в двух моментах. Во-первых, тов. Жукову стало известно, что якобы Желтов при назначении тов. Жукова высказался не в его пользу. Я это тогда высказал. Думаю, что некоторые товарищи помнят это и подтвердят.
Второй момент, о котором я хотел доложить, состоит в том что тов. Жуков непомерно себя возвеличивал и на этой почве у нас было немало схваток. Началось в 1955 г. после прихода тов. Жукова в Министерство обороны. Не появился в связи с его назначением портрет в центральных газетах. Главному Политическому управлению был произведен такой разнос, которого оно никогда вообще не видело. У меня таких примеров очень и очень много».
«Сказать, что тов. Жуков недопонимал и недопонимает роли партийно-политической работы в армии, это, конечно, несостоятельно и несерьезно, и те крупные ошибки, которые допущены были Жуковым, конечно, не от недопонимания, как он, выступая здесь говорил, это неверно, — говорил с трибуны начальник Генштаба маршал В.Д. Соколовский. — Дело заключается именно в линии поведения… Я хочу на ряде примеров доказать, что эта особая линия поведения вела к тому, чтобы армию прибрать к рукам в полном смысле этого слова и через армию, конечно, воздействовать тем или иным путем, я не хочу фантазировать, но воздействовать тем или иным путем, может быть, даже на Президиум ЦК, чтобы делалось по его, Жукова, желанию… (вот вам и аргумент в пользу версии о бонапартизме маршала. И из чьих уст — человека, которого Жуков не раз спасал, с кем завершал войну — Ю.Р.).
Если говорить о Жукове, как о человеке, то Жуков, как человек необычайно тщеславная и властная личность… Возьмите работу коллегии Министерства обороны… По существу коллегия Министерства обороны была ширмой, прикрываясь которой Жуков, что хотел, то и проводил. Коллегия существовала для того, чтобы собрать кого надо и кого не надо и отругать. Любой вопрос, который стоял на коллегии, должен был обсуждаться только в угодном тов. Жукову направлении, иных мнений на коллегии Жуков не терпел. По сути дела, Жуков заставил говорить только так, как он хотел. Какая же это коллегия?..
