– Мы отвезли их в церковь Одессы. Вчера вечером там скончалась старая монахиня, а у семьи ничего не было, поэтому мы перенесли цветы и поставили в церкви.
– Хотите что-нибудь выпить? – спросила Одесса.
– Чай со льдом, – сказала Ли, – пожалуйста.
– Скотч и много льда, – попросила Большая Барбара.
– Вот этим лучше я займусь, – сказал Люкер Одессе. – Себе сам что-нибудь соображу. Хочешь чего-нибудь, Индия?
Индия, не одобрявшая семейную прислугу, покачала головой на предложение Одессы, но отцу ответила:
– Может, немного хереса…
– У Дофина есть Пунт э Мес
[2], – сказал Люкер.
– О, круто! С кубиком льда.
Большая Барбара обернулась.
– Люкер, этот ребенок пьет?
– С тех пор как мы сняли ее с наркотиков, – ответил Люкер и подмигнул Одессе.
– Но ты слишком мала, чтобы пить! – закричала Большая Барбара на свою внучку.
– А я говорю, нет, – спокойно ответила Индия.
– Но слишком мала, чтобы пить у меня на глазах!
– Тогда отвернись.
– Так и сделаю, – сказала Барбара и сделала. Она посмотрела на Ли. – Ты представляешь, этот ребенок постоянно видит мертвых людей в Нью-Йорке – прямо на улице. Мертвые на улице, слышала о таком когда-нибудь? Люди умирают в таких местах, где ты их видишь, да еще и можешь палкой потыкать!
– Индия гораздо взрослее, чем я была в ее возрасте, мама, – ответила Ли. – Не думаю, что тебе следует излишне о таком беспокоиться.
– Отец из Люкера просто ужасный, как по мне. Он самый гадкий человек в мире, кого угодно спроси.
– Это поэтому ты любишь его больше, чем меня? – спросила Ли.
Большая Барбара не ответила, а Индия засмеялась.
– Люкер не плохой, – ответила она.
Люкер появился с подносом с напитками. Первым делом он подошел к Индии.
– Смотри, Барбара, – сказал он, – смотри, как хорошо я ее выдрессировал. Что надо сказать, Индия?
Индия встала из-за стола, отвесила поклон и проговорила, давясь от смеха:
– Благодарю вас, отец, за то, что принесли мне бокал Пунт э Мес со льдом.
Индия снова села, но Большую Барбару это не убедило.
– Манеры у нее есть, но что насчет морали?
– О, – беспечно ответил Люкер, – у нас с ней нет никакой морали. Всего лишь парочка угрызений совести.
– Так и думала, – сказала Большая Барбара. – Из вас обоих ничего не выйдет.
Индия повернулась к бабушке.
– Мы отличаемся от тебя, – только и сказала она.
Большая Барбара покачала головой.
– Слышала ли ты когда-нибудь более правдивые слова, Ли?
– Нет, – сказала Ли, случайно пролив половину чая со льдом на свое черное платье. Покачав головой от собственной неуклюжести, она встала и пошла переодеваться. Когда она вернулась через несколько минут, Люкер снова занял свое место на диване; он игриво предложил ей вернуть его обратно.
– Ну что, – сказала Ли, садясь в кресло, стоящее перед всеми, – вы ведь до смерти хотите узнать тайну ножа, так?
– Ты знаешь?! – воскликнула Большая Барбара.
– Одесса рассказала мне на обратном пути в церковь.
– Как вышло, что Одесса знала, а ты нет? – спросил Люкер.
– Потому что это семейный секрет Сэвиджей и нет ничего, что Одесса не знала бы о Сэвиджах.
– Мэриэн Сэвидж мне все рассказывала, – возразила Большая Барбара, – но она никогда ни слова не проронила о втыкании ножей в мертвецов. Я бы такое запомнила.
– Давай поведай нам, – голос Люкера звучал нетерпеливо, несмотря на его расслабленную позу.
– Принеси мне выпить, Люкер, и я расскажу вам то, что услышала от Одессы. И когда вы всё узнаете, не смейте упоминать об этом при Дофине, понятно? Ему не нравилось это делать, он не хотел вонзать нож в грудь Мэриэн.
– Меня надо было попросить! – сказал Люкер.
В клетке закричал Нэйлз.
– Ненавижу эту птицу, – устало сказала Ли.
Люкер ушел за выпивкой, вернулся уже с Одессой.
– Ты хочешь убедиться, что она рассказывает все правильно? – спросил Люкер через плечо, и та кивнула.
Перебирая вверх-вниз костлявыми черными пальцами по стакану с чаем, Одесса уселась в дальнем углу стола, где Индия вплотную склонилась над блокнотом с миллиметровой бумагой.
Ли оглядела всех с серьезным выражением лица.
– Одесса, ты же прервешь меня, если я скажу что-нибудь неправильно, да?
– Да, мэм, разумеется, – ответила Одесса, закрепив сделку глотком чая.
– Что ж, – начала Ли, – мы все знаем, как давно Сэвиджи живут в Мобиле…
– С тех самых пор, как появился Мобил, – подхватила Большая Барбара. – Они были французами. Французы первые сюда пришли – после испанцев. Первоначально они звались Соваж. – Это маленькое отступление было сделано для Индии, которая закивала над своим альбомом.
– Так вот, примерно в то время – примерно двести пятьдесят лет назад – Мобилом управляли французы, и Сэвиджи уже тогда имели вес. Губернатором всей французской области был Сэвидж, и у него была дочь, не знаю ее имени, может, ты знаешь, Одесса?
Одесса покачала головой.
– Итак, эта дочь умерла при родах. Ребенок тоже умер, и их похоронили в семейном мавзолее. Не в этом, в котором мы сегодня хоронили Мэриэн, тот был до него, и его больше нет. В общем, на следующий год умер ее муж, и они снова открыли мавзолей.
Она сделала паузу.
– И вы знаете, что там нашли? – подсказала Одесса.
Никто не имел ни малейшего представления.
– Оказалось, что они похоронили эту девушку заживо, – сказала Ли. – Она очнулась в гробу, сдвинула крышку и кричала, и кричала, но никто не слышал, и она ссадила себе руки, пытаясь открыть дверь, но так и не смогла, а еще ей нечего было есть, так что она съела своего мертвого ребенка. А когда она ела ребенка, складывала его кости в углу и затем накрыла их его одеждой. А потом умерла от голода, вот что нашли, когда открыли мавзолей.
– Этого бы не случилось, если бы ее забальзамировали, – сказала Большая Барбара. – Часто люди чернеют за минуту на столе для бальзамирования, и это значит, что в них осталось немного жизни, но после того, как входит жидкость для бальзамирования, никто уже не просыпается. Кто бы ни был рядом, когда я умру, прошу, позаботьтесь о том, чтобы меня забальзамировали.
– Не думаю, что это конец истории, Барбара, – упрекнул ее Люкер за вмешательство.
