Тут мимо Ульдиссиана с Мендельном стрелой пронеслось нечто совсем небольшое, угодившее прямо в подставленную демоном ладонь.
То был тот самый осколок каменного лица.
Подняв изваяние перед собой, демон нежно погладил камень свободной рукой… и, к величайшему изумлению братьев, попросту взял да исчез вместе с ним.
Ожидавший подвоха, Ульдиссиан рванулся вперед, однако присутствия демона почти не почувствовал. Казалось, жуткая тварь покинула пределы бренного мира.
– Он воротился назад, в мир меж миров, – пробормотал Мендельн. – Вот все и кончено.
– Да, но началось-то с чего? Что пробудило эту тварь к жизни… или как ты там выразился?
Брат только пожал плечами.
– Как я и говорил. Жажда мести… и горечь утраты.
Ульдиссиану живо вспомнились образы потусторонней пары. Какие же они были разные… демон и… и, может быть, ангелица? Нет, нет, вряд ли. Вздор. Менее вероятной истории, пожалуй, не вообразить.
Куда более озабоченный другой стороной положения, Ульдиссиан выкинул все это из головы.
– Серентия! Теперь-то ей, верно, ничего не грозит?
– Похоже, что так. Ты превосходно прикрыл ее, брат.
Это напомнило Ульдиссиану кое о чем еще.
– Да, а ты уберег от беды меня…
– Но не настолько хорошо.
– Мендельн, ты понимаешь, о чем разговор! – отмахнувшись, прорычал Ульдиссиан. – Долго молчал я, долго терпел, однако тебя коснулось нечто, совсем не похожее на дар, показанный мною другим! Ты изменился! Порой я сам не понимаю, кто со мной говорит!
Младший из Диомедовых сыновей покаянно склонил голову.
– Я тоже, – прошептал он. – Я тоже.
Но Ульдиссиан от своего отступаться не пожелал.
– Ну нет, давай-ка во всем разберемся. Я должен знать, что с тобой происходит… и как это может затронуть идущих с нами. Слишком уж многое на кону!
– Согласен… согласен, – кивнул Мендельн, оглянувшись на развалины здания. – Только не здесь. Не сейчас. Ночью. Когда все остальные уснут.
– Мендельн…
Ульдиссианов брат поднял руки, повернув их вперед ладонями.
– Иначе никак, – едва не с мольбой в голосе пояснил он. – Только ночью… и только наедине.
С этим Мендельн решительно стиснул зубы, и Ульдиссиан понял, что большего от него не добьется. И все-таки…
– Ладно. Ночью так ночью. Сегодня ночью и не позднее. И знай, Мендельн: я не шучу.
Кивнув, брат развернулся и направился прочь, к остальным. Ульдиссиан замер, глядя Мендельну вслед, и тут в его мысли без всякого труда вторгся еще кое-кто.
«Серентия…»
Вспыхнувший в памяти образ ее лица, озаренного нежной улыбкой, разом заставил Ульдиссиана забыть обо всяких там духах демонов и таинственных братьях. Главное дело – вернуться к остальным и убедиться, что с ней все в порядке.
А после… А после Ульдиссиану останется только молиться о том, чтоб Ахилий, где бы он сейчас ни был, простил слабость лучшего друга.
Глава седьмая
Когда солнце склонилось к самому горизонту, эдиремы принялись искать подходящее место для лагеря. Мендельн, после похода к развалинам старательно огибавший брата стороной, приглядывался к многочисленным спутникам с необычайной тревогой. В то время как все они устремились вперед, к выбранному месту стоянки, относительно чистой поляне минутах в десяти ходу от реки, он поотстал, а затем вовсе остановился у дерева, как будто затем, чтобы передохнуть.
Переправу, о которой Серентия услышала от кого-то, нашли без труда. Ну и удобной же оказалась та переправа! Ширина ее позволяла перейти на тот берег разом полудюжине человек. К тому времени, как они с Ульдиссианом догнали остальных, за реку переправилось более трети отряда с Серентией во главе.
Увидев Ульдиссиана, она обрадовалась, да так, что со всех ног бросилась навстречу, прямо в его объятия. Пожалуй, не будь рядом Мендельна, эти объятия на том же месте могли бы перейти в нечто большее. Очевидно, бой с обитавшей в развалинах тварью заставил Ульдиссиана взглянуть на нее по-иному, а Серентия больше не терзалась угрызениями совести насчет покойного Ахилия.
Теперь все это тревожило Мендельна куда больше опасности, с которой им довелось столкнуться в тот день.
Последние отсветы вечерней зари уступили место пламени факелов да мерцанию с каждым днем все более многочисленных магических огоньков, сотворенных новоиспеченными эдиремами. Кое-кого из тех, за кем исподволь наблюдал Мендельн, сей крохотный успех обнадеживал сверх всякой меры, а между тем мерцающий в воздухе огонек вряд ли послужит надежной защитой от мироблюстителей, морлу или демонов…
Наконец долгожданный момент настал. Все занялись своими делами, Ульдиссиан не замечал вокруг никого, кроме Серентии, и Мендельн украдкой, не торопясь, попятился в заросли.
Путь вел его не к реке, но назад, по следу отряда. Несмотря на усиливающееся беспокойство, дышал Мендельн ровно, будто ни в чем не бывало. Казалось, в его теле поселился некто второй, и этот, новый, способен приноровиться к любым переменам вокруг.
На ходу Мендельн считал каждый шаг. Двадцать… полсотни… сотня…
Ровно на сотом шаге из-за дерева, словно по волшебству (как оно, вполне может статься, и вышло), навстречу выступил тот, с кем он искал встречи.
– Мендельн… как всегда… вовремя…
В знакомом до боли голосе слышалась хрипотца, как будто собеседнику постоянно требуется прочищать горло.
Следовало полагать, прочищать его требовалось от сырой земли.
– Я же обещал встретиться с тобой, как уговорено… Ахилий.
Едва различимый во тьме, лучник издал короткий, грубоватый смешок и подступил на шаг ближе.
Нет, Мендельн не ахнул и даже не дрогнул: довольно он ахал да удивлялся во время той, первой встречи с погибшим. В конце концов, перед ним стоял его добрый друг, пусть в горле друга и зияла дыра, окаймленная запекшейся кровью пополам все с той же землей. Отчего эта жуткая рана не мешает лучнику говорить, брат Ульдиссиана даже гадать не трудился. Ныне Ахилий продолжал существование благодаря некоей силе, непостижимой для смертных и уж конечно достаточно могущественной, чтобы снабдить даром речи остывший труп, ею же поднятый из могилы.
Но тут Мендельну вдруг показалось, что столь безжалостного описания Ахилий ничуть не заслуживает. Ахилий ведь вовсе не был ни едва ковыляющим ходячим мертвецом, ни адской тварью вроде морлу. В останках лучника по-прежнему теплилась искра прежней живой души – его души, сомнений тут быть не могло. Да, кожа Ахилия побледнела, как и белки глаз (кстати заметить, побелевшие целиком), все тело тонким слоем покрывала сырая земля, но это отнюдь не мешало ему оставаться самим собой, человеком, знакомым сыновьям Диомеда с самого детства. Мало того, Ахилий стеснялся своего нового положения и даже сейчас безуспешно пытался оттереть от грязи ладони, прежде чем обменяться с Мендельном рукопожатием.
