Поначалу Мендельн счел это обнадеживающим, но тут же вспомнил прощальную фразу ангела. «Тогда… может статься, он подписал вам всем приговор…»
Еще раз взглянув, что сотворила с огромной горой лишь малая толика ангельского гнева, младший из Диомедовых сыновей содрогнулся.
– Ратма, а что он имел в виду напоследок?
Сын Лилит поднял кинжал повыше, словно отыскивая с его помощью нечто неведомое. Под нетерпеливым взглядом Мендельна древний нефалем повернулся кругом и спрятал неземное оружие в просторных недрах плаща.
– То, что он имел в виду, непосредственно связано с той же причиной, в силу коей мы, не сумевшие дать ему бой, как я рассчитывал – и, очевидно, ничуть в этом не нуждавшиеся, поскольку заметных мне изменений в пульс камня Инарий не внес, – все еще живы. Зачем ему утруждаться убийством пары ничтожеств, когда он, придя к заключению, к коему, на мой взгляд, и склоняется, может попросту разом уничтожить весь мир и сотворить себе новый Санктуарий?
Только тут Мендельн окончательно понял, о чем Траг’Ул с Ратмой твердили все это время.
– Выходит… выходит, ангел, скорее, решится… уничтожить наш мир целиком, чем позволит Лилит… или роду людскому… поступать не так, как он велит?
– Да, и после, в угоду собственной мании величия, отстроит его с чистого листа.
Такого могущества в руках одного-единственного разумного существа Мендельн не мог себе даже вообразить.
– И ему это… по силам?
– По силам, – отвечал Ратма, рисуя в воздухе круг.
Завершенная, окружность тут же раздалась вширь. Увидев внутри непроглядную тьму, Мендельн понял: перед ним путь в царство Траг’Ула.
– Да, сил ему на то хватит, – продолжил сын ангела, и в его голосе впервые послышалась безмерная, нечеловеческая усталость. – Сил у него в тысячу крат больше, чем нужно… не говоря уж о желании пустить их в ход…
* * *
Возникшая на троне, Лилит оставалась собою лишь краткий миг, а после укрылась под иллюзорным обликом Примаса. Долго сидела она посреди темного зала, храня гробовое молчание. Случись кому-либо увидеть в эти минуты лицо демонессы, обуревавшие ее чувства так и остались бы для свидетелей тайной за семью печатями.
Просидев так около четверти часа, она поднялась с трона и направилась к выходу из личных покоев Примаса. Караульные за дверьми, вздрогнув, встали навытяжку. Службу они несли как положено, но полагали (и ничуть в том не ошибались), что господина их внутри нет. Однако его чудесное появление никаких сомнений ни в ком не породило – ведь это, в конце концов, был сам Примас…
По крайней мере, на их взгляд.
Шествуя по извилистым коридорам храма, Лилит сохраняла видимость полного равнодушия. В блужданиях ее не чувствовалось ни складу ни ладу. Жрецы, стражи, послушники и прочий храмовый люд приветствовали ее появление, и каждый, казалось, старался склониться пред нею ниже, усерднее предыдущих.
Достигнув огромного зала, где высились изваяния Мефиса, Диалона и Балы, демонесса остановилась. Правоверные вокруг замерли, прервали дела, не без опаски гадая, что у Примаса на уме.
Оглядев каждую из статуй, Лилит дольше всего задержала взгляд на изображении Мефиса… а после, вглядевшись в едва различимые черты лица духа-покровителя, позволила лику Примаса озариться легкой улыбкой.
– Да, – негромко пробормотала она. – Да, так тому и быть. О, да…
Один из самых отважных жрецов подступил к ней.
– О величайший Примас, – заговорил он, склонив голову и сложив перед грудью ладони, – не могу ли я тебе чем-либо услужить?
Бросив на него взгляд, Лилит отметила и его юные годы, и великолепное сложение тела, не говоря уж о том, что ему одному хватило духу к ней обратиться.
– Скажи, сын мой… как, бишь, тебя зовут?
– Дуррам, о величайший Примас.
Облачен он был в одеяния приверженца Диалона, и Лилит, несмотря на внешнюю скромность молодого жреца, явственно чувствовала коснувшуюся его тень Владыки Ужаса. Стало быть, амбиций он не лишен…
– Позже я призову тебя в свои покои для разговора, – сказала она, едва удержавшись от обольстительной улыбки. Да, сейчас Лилит очень и очень не помешало бы спалить в огне страсти кое-какую досаду, скопившуюся на душе, и Дуррам казался помощником для этого весьма подходящим… вот только знать о том ему раньше времени незачем.
В ответ жрец склонился ниже всех прочих, втайне от остальных, но не от демонессы, радуясь собственной смелости. Интересно, каково-то будет ему после «беседы»?
Однако с пустяковыми радостями следовало подождать. Решение Лилит приняла, и теперь ей не терпелось воплотить его в жизнь. Вновь, вновь пресловутая затворенная дверь привела к отворению новой!
– Ну, а теперь мне надлежит удалиться, – сообщила она Дурраму.
– Жду твоего зова, о величайший Примас.
Лилит не сумела сдержать весьма женственного смешка, однако Дуррам его не расслышал. Двинувшись дальше, мимо согнувшегося в поклоне жреца, она беззаботно заметила:
– Дуррам, убери всех подальше. Сейчас здесь кое-что произойдет.
К чести его, Дуррам повиновался немедля. Под его предостерегающий крик Лилит удалилась прочь, дошла до коридора, ведущего назад, к покоям Примаса, и лишь затем оглянулась назад.
Звучный треск… и статуя Мефиса внезапно рухнула вниз с высоты пьедестала.
Упади она хоть чуточку раньше, по крайней мере, две дюжины человек оказались бы раздавлены насмерть или серьезно изувечены. Впрочем, радоваться им было рано. Громадные обломки статуи, разбившейся о мраморный пол, брызнули в стороны, и, хотя Дуррам справился с поручением убрать остальных прочь на славу, нескольких смертоносные камни угрожали вот-вот настичь.
Удостоверившись, что оказавшиеся поблизости стражи и кое-кто из послушников все видят, демонесса вскинула руку, спасая злосчастных от неминуемой гибели. Глыбы камня обернулись невесомым пеплом, а пепел тут же развеялся, не оставив на несостоявшихся жертвах ни пятнышка.
Взвившаяся в воздух пыль начала оседать. Лилит повернулась к одному из стражей.
– Все целы. Осталось только убрать обломки. Пусть тот жрец, Дуррам, распорядится.
Охваченный благоговейным трепетом, страж закивал.
– Будет сделано, о величайший Примас!
– Мне же надлежит в уединении обдумать сие происшествие… и решить, каким надлежит стать новому облику Мефиса.
Сомнений на ее счет ни у кого не возникло. Мало этого, Лилит знала: благодаря Дурраму, о правдивом предостережении Примаса, уберегшем стольких от гибели, уже знают все. Всем им вновь было явлено чудо.
Однако предостерегла их Лилит вовсе не ради них самих. В конце концов, статуя рухнула не по чьей-нибудь – по ее воле. Поступком сим она попросту укрепила высокое положение Примаса в умах служителей храма, ибо ее планы вскоре потребуют от этих людей полной самоотдачи… и, весьма вероятно, многим будут стоить жизни. Но, разумеется, поскольку за Примаса они пожертвуют жизнью охотно, а Примас в данный момент – она, последним вполне можно пренебречь.
