Вынув из кармана обломок кости, Мендельн без колебаний сказал ему:
– Отправляйся к брату. Помоги ему в схватке с Лилит.
Обломок послушно исчез. Оставалось только надеяться, что Мендельн не совершил ужасной ошибки, но иного выбора у него не имелось.
Теперь оставалось расправиться с морлу. Собравшись с духом, Мендельн принялся мысленно перебирать слова заклинаний. Вот так. Вот в этом порядке их и следует выстроить. Это уже не примеры, показанные наставниками, до этого он дошел сам.
«Если Равновесию будет угодно, – подумал Ульдиссианов брат, – все выйдет, как надо…»
А если Равновесию угодно не будет… нет, об этом Мендельну не хотелось и думать.
Подняв кинжал, он вновь напряг голос. Новое заклинание представляло собой его собственный вариант примененного ранее, но намного сильнее. Однако здесь требовались не только слова. В эти чары Мендельн вложил всю волю, всего себя без остатка. Морлу – страшное зло, скверна, коей не место в мире…
Кинжал ослепительно вспыхнул. Вскрикнув от неожиданности, Мендельн покачнулся, с трудом устоял на ногах. Казалось, чары вытягивают из него не что иное, как саму жизнь.
Свет хлынул во все стороны, озарил эдиремов, добрался до их врагов. Мендельн замер, с надеждой, с нетерпением ожидая, что из этого выйдет. Однако все оставалось по-прежнему, и это едва не заставило его покориться неодолимой слабости.
Но вот один из морлу отшвырнул за спину шлем. Открыв всем взорам жуткое, обезображенное множеством шрамов лицо, неупокоенный воин неловко шагнул в сторону Мендельна… развернулся кругом и рухнул наземь.
Рядом с первым упавшим пал и второй. За вторым последовал третий.
«Получается! – возликовал Мендельн. – Получается!»
Однако дело все еще шло слишком медленно. Вскоре слабость взяла свое. Не устояв на ногах, Мендельн опустился на колено и проклял собственное бренное тело, хотя в тот же миг на его глазах легла замертво сразу целая шеренга морлу. Проклял он и Ратму с Траг’Улом, предоставивших все это ему одному. Оба столько наговорили о необходимости сохранять Равновесие, но как сохранить его, если все эдиремы полягут здесь, в этом самом бою? Какой тогда прок от этого Равновесия? Отчего бы дракону раз в жизни не выбраться из своего тайного логова, не перейти от бесконечных проповедей да поучений к действию?
– Ты прав, – вдруг раздалось в его голове. – Ты прав, Мендельн уль-Диомед…
Казалось, всю прежнюю жизнь Ульдиссианов брат провел в спячке и только сейчас пробудился под натиском небывалого прилива сил, ниспосланных ему драконом и Ратмой. Исполнившийся надежд, переполненный мощью, Мендельн поднялся во весь рост и направил всю эту мощь в кинжал… в сотворенные чары. Свет засиял так ярко, что наверняка стал виден даже бодрствующим жителям столицы. Бойцы повсюду вокруг застыли в изумлении…
И морлу – все морлу до единого – наконец-то умерли… умерли вновь. Теперь они падали с ног многими дюжинами – да что там, наверняка целыми сотнями! Куда ни взгляни, везде виднелись только их трупы, ковром устилавшие залитые кровью просторы джунглей. По счастью, Мендельн был твердо уверен, что жутким тварям уже не подняться из мертвых: слагая свое заклинание, он и это принял в расчет.
– Вот и конец им, – объявил Траг’Ул. – Вот их больше и нет…
С этим дракон и Ратма снова оставили Мендельна одного. Покачнувшись, младший из Диомедовых сыновей упал на колени. Рука его безжизненно повисла вдоль туловища, и небывалой яркости свет, излучаемый кинжалом, тут же погас.
Тут в голове его зазвучал новый голос, однако этому Мендельн только обрадовался, так как призыв был обращен не к нему одному, но ко всем защитникам лагеря вместе.
– Бей их! – скомандовала Серентия. – Они в замешательстве! Растеряны! Наш час настал… за Ульдиссиана!
Приверженцы брата разразились дружным «ура», и даже Мендельн поддержал общий хор хриплым, прерывистым криком. Эдиремы лавиной хлынули на врага, тесня назад мироблюстителей, развеивая чары жрецов. К лязгу оружия прибавились шары стихийных энергий, небывалое увеличение силы и многое, многое прочее. Еще недавно непоколебимые, ряды Церкви Трех дрогнули, распались на части во многих местах. Разумеется, мироблюстители продолжали бой, но уже без особой надежды.
Больше всего на свете Мендельну хотелось лечь да уснуть, но он заставил себя встать на ноги. Время сна настанет потом, только после того, как – если, конечно, за это время не поднимет устрашающей головы какой-нибудь новый ужас – прислужники Лилит будут сломлены окончательно. Лишь после этого…
Почуяв, как один из жрецов творит чары, Мендельн направил кинжал вперед, забормотал заклинание, мысленно обращая чары врага против него самого. Окутавшее вражеского заклинателя облако мрака в буквальном смысле слова сожрало его без остатка, да с такой быстротой, что жрец не успел даже вскрикнуть.
Одолеть предстояло еще многих и многих, но теперь-то удача окончательно повернулась к эдиремам лицом. Уверенность соратников Ульдиссиана крепла с каждой минутой, любой из них понимал: вот сейчас все и решится.
Так шли они в бой, и Мендельн, зная, что ничем более брату помочь не сумеет, шел в бой вместе с ними. В эту минуту он и почитал, и всей душой ненавидел пресловутое Равновесие, ибо прекрасно знал: эдиремы должны победить, пусть даже ценой гибели Ульдиссиана, ведь без брата Санктуарий уж как-нибудь да проживет… Оставалось только надеяться, что отправленный брату, где бы он сейчас ни был, обломок кости поможет Ульдиссиану спастись.
Но, разумеется, если вспомнить о том, что таит в себе этот обломок, если принять в расчет мощь заключенного в нем зла, помощь Мендельна вполне может не спасти брата, а погубить…
Глава двадцать вторая
Ульдиссиан стоял посреди какого-то лабиринта.
Он понимал, что все это – некая часть главного храма, но ни о чем более даже не догадывался, а сколько ни пробовал, прибегнув к внутренним силам, сбежать – все без толку. Перенестись куда-то еще ему не удавалось, призвать к себе Лилит на сей раз не удалось тоже. Почему так выходит, сын Диомеда не знал, однако ничего хорошего в схватке с демонессой это не предвещало.
Не видя, что еще тут можно предпринять, Ульдиссиан двинулся дальше, вдоль голого, мрачного каменного коридора. Путь освещали факелы на стенах, но любоваться вокруг было совершенно не на что. Однако воспоминания о столкновениях в храме Тораджи еще не утратили свежести, и потому сын Диомеда зорко следил и за стенами, и за полом, и за потолком. Конечно, он понимал, что все его опасения демонессе только на руку, но поделать с собой ничего не мог.
Коридор закончился входом в следующий, и тут у Ульдиссиана появился выбор: налево свернуть, или направо? Вправо он уже поворачивал на предыдущей развилке, и потому на сей раз выбрал левую сторону. Правду сказать, в глубине души сын Диомеда подозревал, что куда б ни свернул, в итоге все равно вернется к тому же самому месту. От этого лабиринта веяло чем-то противоестественным, да и как могло быть иначе, если он создан демонами? Разумеется, первым делом Ульдиссиану вспомнилась Лилит, однако творцом лабиринта вполне мог оказаться и ее братец, Люцион.
