Зарычав от натуги, Малик вырвал из пальцев Ахилия руку с кристаллом и, не теряя времени, прижал ладонь к боку лучника.
Прекрасно знавший, что из этого выйдет, Мендельн невольно ахнул, с трудом поднялся на ноги, но помешать подлой затее верховного жреца, разумеется, не успел.
Однако Малик с Ахилием попросту замерли, глядя друг другу в глаза.
– Не может быть! – с яростью, с нешуточным недоумением взревел «Йонас». – Мне не овладеть твоим телом и жизни тебя не лишить!
– В этом твой повелитель… Люцион… опередил тебя, – буркнул в ответ Ахилий. – Нет… нет во мне… больше жизни… ублюдок!
– Тогда от тебя можно избавиться как-то иначе!
Собрав последние силы, Мендельн прыгнул к борющимся и врезался в спину Малика в тот самый миг, как тот пробормотал нечто, заставившее багровый камешек вспыхнуть ярким огнем.
Ахилий рухнул, точно сраженный молнией, но, падая, выдернул из руки Малика костяной кинжал. Ульдиссианов брат с Маликом врезались в импровизированный курган, который загремел и пошатнулся.
Пальцы Малика крепко, клещами впились в горло, и Мендельн сделал единственное, что пришло в голову – швырнул в лицо врагу горсть земли.
Верховный жрец мучительно закашлялся, так как большая часть земли угодила прямиком в рот и в ноздри, но хватки, увы, почти не ослабил.
Почти… но этой-то малости и оказалось довольно, чтоб Мендельн сумел хоть немного собраться с мыслями. Пальцы духа сжимали горло так, что ни слова не выговоришь, и потому Мендельн сосредоточился кое на чем другом. Трюк этот был не нов, однако помочь вполне мог. Только бы на сей раз получилось…
Костяной кинжал сам собой появился в левой ладони.
Взмолившись о том, чтобы с первого раза поразить что-либо, для Малика жизненно важное, Мендельн вонзил оружие в некогда принадлежавшее Йонасу тело. К несчастью, Малик сумел отвести удар, и острие кинжала, направленное в грудь, ушло много ниже.
Конечно, совсем пустяковой подобная рана верховному жрецу не покажется, но и прикончить его не прикончит, это уж наверняка…
Однако, как только клинок коснулся тела, призрак неистово взвыл – правду сказать, столь неистово, что Мендельну поневоле пришлось, выпустив рукоять кинжала, зажать ладонями уши. Вырвавшийся изо рта «Йонаса», точно шквал ураганного ветра, оглушительный вой крепко ударил Мендельна в грудь.
Несмотря на кинжал, глубоко вошедший в живот, Малик ухитрился подняться, однако все это время продолжал выть от невыносимой муки. Лицо Йонаса словно бы превратилось в жуткую, карикатурную маску, глаза вылезли из орбит, а рот сделался зияющей дырой, способной проглотить младенца, и мало-помалу разевался все шире и шире.
Выпученные глаза с яростью взирали на костяной клинок. Из раны сочилась густая кровь. На взгляд Мендельна, рана была вовсе не смертельна, но вскоре он понял, что происходит. Губительной для врага оказалась вовсе не рана, а сам кинжал: волшебство клинка медленно, но верно пожирало злобного духа.
Очевидно, Малик понимал это тоже. В отчаянии потянулся он к рукояти кинжала с явным намерением избавиться от него. Боясь даже предположить, что произойдет, если он добьется успеха, Мендельн вновь бросился на верховного жреца, боднул противника под вздох и обеими руками перехватил его руку, не позволяя извлечь из раны кинжал.
Без умолку воющий дух вцепился в лицо Мендельна свободной рукою, метя в глаза, но боль Мендельн, собрав волю в кулак, вытерпел. Вой жреца креп, набирал силы, и младший из Диомедовых сыновей был уверен: стоит ему продержаться еще чуть-чуть…
Голова Малика запрокинулась назад, намного превысив возможности, отпущенные человеческому телу. Отвратительно, тошнотворно хрустнула кость… однако пронзительный, душераздирающий вой не смолкал.
Еще миг – и изо рта Малика тугой струей хлынула густая черная жижа вроде смолы. Струя ударила вверх, поднявшись высоко над головой Ульдиссианова брата. Казалось, тело покойного Йонаса превратилось в гейзер. Фонтану черной жидкости сопутствовал резкий запах, напомнивший Мендельну вонь падали пополам с гниющими листьями.
Извергнув смоляную жижу до последней капли, жуткая тварь пошатнулась, и мертвое тело, иссохшее, словно пергамент, рухнуло Мендельну на грудь.
Напоследок сверху донесся еще один протяжный, пронзительный вопль, оборвавшийся, как только капли черной смолы без остатка рассеялись в воздухе.
Все бы ничего… вот только схватка окончательно лишила Мендельна сил. Разбитая голова заныла сильнее прежнего, к ноющей боли прибавилось страшное головокружение. Не выдержав невеликой тяжести иссохшего трупа, ученик Ратмы рухнул навзничь, а мертвое тело поперек накрыло его сверху.
Сознания Мендельн лишился, не успев даже коснуться земли.
* * *
Стоило Пророку развести ладони, эдиремы разлетелись в стороны, словно подхваченная ветром сухая листва. Даже Ульдиссиана едва не унесло прочь. В самый последний миг он, покрепче упершись в почерневшую землю ступнями, подался всем телом вперед, наперекор устрашающим чарам ангела.
Преодолевая натиск Инария, Ульдиссиан изо всех сил старался поддерживать связь со всеми соратниками, каждого ободрить, каждому дать указания. Благодаря стараниям Диомедова сына, эдиремы начали восстанавливать строй и, в свою очередь, укреплять его силы.
Стиснув зубы, Ульдиссиан вытянул руки вперед и сосредоточился на Пророке.
Ветер вмиг унялся, но вовсе не оттого, что ангел ослабил натиск. Причиной тому послужила стена, сотворенная Диомедовым сыном из затвердевшего воздуха, пересекшая выжженные луга от края до края и укрывшая всех, оказавшихся позади. Сила Пророка ударила по творению Ульдиссиана так, что каждый мускул в его теле задрожал от напряжения, однако стена устояла.
И тут Ульдиссиан почувствовал в Инарии некую едва уловимую перемену. Ураганный ветер ослаб, а затем вовсе стих. Казалось, в эту минуту произошло что-то, пришедшееся Инарию не по вкусу, причем достаточно важное, чтобы отвлечь его.
Понятия не имея, что бы это могло быть, Ульдиссиан не замедлил воспользоваться заминкой к собственной выгоде. Собрав все силы – и собственные, и полученные от эдиремов, он двинул незримую стену вперед, на Пророка.
Земля вокруг златовласого юноши вздыбилась, необъятные комья и камни брызнули вверх и назад, небо над головой Пророка на миг потемнело от пепла злонравной травы.
Инарий (сверкающий шлем с его головы сдуло и унесло) отступил на шаг, и… этим все и ограничилось. Комья земли градом рухнули вниз за его спиной, а ангел устремил взгляд на Ульдиссиана. С виду Пророк нимало не пострадал, но выражение его лица разительно переменилось. Теперь от него веяло холодом, столь жутким, что Ульдиссиан едва не втянул голову в плечи.
– Какая дерзость! – взревел Инарий, прибавив голосу громкости при помощи чар. Глаза его, утратив всякое сходство с человеческими, обернулись сияющими ангельскими очами. – И как же сие неразумно! Стало быть, ты, тот, кто ниже червей земляных, ставишь себя столь высоко? Раз за разом, снова и снова предлагал я тебе прощение, но ты, Ульдиссиан уль-Диомед, так и остался темнейшим из неверных, упрямейшим из еретиков. Теперь иной участи, кроме смерти, не жди.
