Любят у нас на Руси государи распоряжаться судьбой и животом своих подданных. Свято почитается эта традиция, и новых преемников не страшит народная молва. Ведь на что почитаем Петр I, а и тот удавил единственного сына — не мешай, мол, мне властвовать. Конечно, есть еще Бог… Но и он закрывает глаза на тайные деяния. Иначе почему одни лишь раскольники почитают Петра за антихриста? Почему православная наша церковь не прокляла его? Пройдет время, и потомки рассудят две русские церкви. Потомки раскроют дневник майора от ворот Петропавловской крепости и прочтут его летописный рассказ:
«Привезен в крепость е. в. царевич Алексей Петрович и посажен в равелин. Спустя три дня приехали в крепость в начале 10-го часа поутру е. в. царь, е. с. князь Меншиков, с ними еще десять особ; все пошли в равелин, и был малый застенок; уехали в полдень.
Через три дня после того опять прибыли в крепость — царь, князь Меншиков и те же десять особ; пошли прямо в равелин, и был также малый застенок, уехали в полдень.
Через три же дня опять приехали в крепость е. в. царь, е. с. князь Меншиков, прежние десять и других еще немало особ. Пошли в равелин, и был большой застенок; уехали гораздо за полдень.
В шесть часов пополудни того же дня царевич Алексей Петрович предал дух Богу. На другой день с раннего утра до позднего вечера царь изволил пировать у е. с. князя Меншикова».
Но что нам потомки, когда вокруг и без них достаточно людей, которые не преминут оправдать нас, сочинят в нашу честь оду и заверят народ, что мы желали общего благоденствия, что во имя всеобщего счастья мы отправляли на заклание тысячи и тысячи своих господ, соседей, родных, рабов…
С воцарением Павла технология ареста достигла подлинного совершенства. Провинившихся офицеров увозили в закрытой кибитке, зашитой рогожами, как обшивают товарные тюки, отправляя их на ярмарку. Через маленький прорез заключенному давали два раза в сутки фунт хлеба и кружку воды. Если, конечно, сопровождавший рогожный куль фельдъегерь не забирал арестантскую пайку себе. В середине кибитки, под кулем, было небольшое отверстие для необходимой естественной надобности. Фельдъегерь не знал, кого везет, не видел оказавшегося в немилости офицера, ему сдавали того уже зашитого в куль. Под страхом смертной казни фельдъегерю запрещалось говорить с заключенным, равно как и отвечать на его расспросы. И казалось конвоиру, что везет он важного злодея: низвергателя престола или кровожадного убийцу. И скажи ему правду, что зашитый в рогожу горемыка виновен лишь в том, что повстречался разгневанному Павлу в неуставной шляпе или проиграл в карты сто рублей казенных денег, он рассмеялся бы и не поверил.
За что только людей не сажали на гауптвахту, в тюрьму, не ссылали в далекие вотчины, в каторжные работы!..
Корнета Шлиппенбаха посадили на шесть месяцев под арест за то, «что он забыл порядок службы». И поделом Шлиппенбаху, презиравшему солдат и мучившему их из-за своей забывчивости в карауле сверх положенного уставом времени.
Поделом исключили из службы и отправили за жительство в свои деревни сотни военачальников «за употребление нижних чинов в партикулярные работы без платежа и согласия их, за жестокие их побои и удержание разных вещей».
Но жаль адмирала Чичагова, посаженного в тюрьму за презрительное молчание в ответ на вопрос, является ли он английским шпионом.
Поделом отправлен на восемь дней в Петропавловку советник при генерал-прокуроре Петр Ермолев за то, что по своему небрежению задержал на восемь дней выпуск из тюрьмы прощенных арестантов.
Но жаль офицера, ради шутки облачившегося в одежды священника и обвенчавшего в своей квартире подвыпившего однополчанина с девицей, за что был пострижен в монахи.
Поделом наказаны казнокрады, лжецы и бездельники, вынужденные теперь жить в опале в своих деревнях (хотя и там они наломают дров). Но жаль честных и деятельных работников, павших жертвой клеветы и, в лучшем случае, выброшенных со службы, хотя они могли принести немалую пользу России.
Шло время. Хитрые и себялюбивые дельцы приноравливались к характеру императора, фамильярничали с ним, когда Павел бывал любезен, и раболепствовали, когда становился высокомерен и гневлив. Честные и деятельные работники не увлекались изучением изменчивости характера императора и все чаще попадали впросак.
Государь желал царствовать один, считая себя способным — ведь он честен! — разобраться в любом деле. И все теснее вокруг него смыкался круг из придворных интриганов, мечтавших возвыситься, разжигая недовольство Павла, и преданных малограмотных солдафонов, не желавших о чем-либо иметь собственное суждение. И те и другие сходились в одной, трагичной для России мысли: слово царя есть закон, слово царя всегда истина, слово царя нельзя обсуждать — его надо исполнять.
Кто они, птенцы гнезда Павлова?.. Князь Репнин, князь Обольянинов, граф Ростопчин, граф Нарышкин, граф Салтыков… Несть им числа, верным лакеям, восхищавшимся Павлом, когда он колотил себя в грудь и кричал: «Здесь ваш закон!» Они время от времени, как и все прочие дворяне, попадали под опалу, но неизменно выпрашивали себе прощение и мужиков в придачу.
Зато не нашлось места при дворе Ивану Лужкову, императорскому библиотекарю, во всю жизнь ни разу не солгавшему. Павел дал ему пенсион и удалил со словами: «Ты человек хороший, но вместе нам не ужиться». Быстро угас и лег в могилу богатый умом государственный канцлер князь Безбородко. Стал врагом трона один из самых родовитых и образованных дворян России — граф Никита Панин, племянник любимого воспитателя Павла. Мучился неприкаянностью в деревне непобедимый полководец Суворов.
Павел чувствовал пустоту вокруг себя, но ничего поделать не мог, он не терпел тех, кто противоречит ему. Ко всему, он чувствовал в себе силы и без советчиков держать страну в страхе и повиновении, в одиночку выправлять ошибки предыдущего царствования. И коль не современники, считал он, то уж благодарные потомки сумеют оценить его самоотверженный труд.
Дела и поступки
Кем же окружил себя Павел I и кого из государственных деятелей прежнего царствования отдалил от себя?..
Великий князь Александр Павлович (1777–1825) — старший сын Павла I, наследник престола, петербургский военный генерал-губернатор. Робок и ленив, имел пристрастие лишь к командованию парадами. Боялся и презирал своего отца.
Великий князь Константин Павлович (1779–1831) — второй сын Павла I. Его любимым занятием с детства был строевой шаг. С годами его вкусы мало претерпели изменений.
Граф А.А. Аракчеев (1769–1834) — гатчинский офицер безукоризненной выправки и дисциплины. Был искренно предан Павлу I, заботился о его безопасности, но не отличался ни умом, ни знаниями. Он любил говаривать, что «у меня умен и учен не тот, кто учился, а кому прикажу быть ученым», и ненавидел всех «книжников и фарисеев».
Граф Н.П. Архаров (1740–1814) — энергичный лакей. Он вышел из среды придворных лакеев и, будучи вторым петербургским генерал-губернатором, широко распространил в городе допросы и шпионство, кроме того — с тупой точностью и непомерной строгостью выполняя все желания Павла — породил в народе думу: уж не рехнулся ли император? Его брат И.П. Архаров, будучи непродолжительное время московским генерал-губернатором, тоже отличался лишь рвением, но отнюдь не умом.
