Наверное, это редкий случай, когда дыба, кнут, неистовство палачей и судей, оговоры и признания под пыткой не ожесточили молодого копииста Захария Горюшкина, не превратили в равнодушного к чужому горю чиновника, а побудили к самообразованию, к чтению богословских, исторических и юридических книг. Он сблизился с профессорами Московского университета Десницким и Аничковым, перешел в Уголовную, затем в Казенную палату, где немало потрудился, смягчая приговоры судов нижней инстанции. С 1 января 1786 года по 10 февраля 1811 года Горюшкин преподавал в Московском университете юридические науки.
— Я употребляю все мое старание, — говорил он воспитанникам, — чтобы в учение преподать вам общее понятие о российском законоискусстве, о начале и происхождении российских законов и прав с разделением их на разные роды и виды и их раздробления, и как должно поступить при проведении дел в действо; о правах и должностях мест, учрежденных для отправления всего нужного к благосостоянию государства и особ к тому определенных со всеми переменами, происходивших до нынешних времен. Покажу обряд, который должно наблюдать при сочинении всяких писем, касающихся до оных дел, и порядок, по которому полагать их в листах на то учрежденных.
Уйдя в отставку, Горюшкин до самой своей смерти в 1821 году продолжал помогать советами судьям, юристам, тяжущимся. Он, наверное, был первым дворянином, не постыдившимся прослыть подьячим и отважившимся изучить законы своего Отечества. Потомки назвали его первым систематическим юриспрудентом России за блестящий четырехтомный труд «Руководство к познанию российского законоискусства» (М., 1811–1816) — первый свод русского законодательства. Трудолюбивый законоискусник не только систематизировал все существующие законы, но и дал определения сотням понятий, без чего невозможно законотворчество (что есть собственная оборона, власть господская, безопасность дома и т. д.).
В своем труде Горюшкин по-своему прочитал известные слова летописи, которые мы привыкли комментировать, как призыв варягов для управления Русью: «Поищем себе князя, иже бы володил и рядил по праву».
«1. «Володеть» или «владеть» есть не что иное, как вольно, властно или свободно делать.
2. Чрез слово «ряд» означалось тогда учиненное о чем-либо основательное или твердое постановление.
3. «Право» прежде и ныне приемлется знаменованием таких наших деяний, которые учинены быть должны так, как оные сделать возможным по закону признается.
Из сего явствует, что обитавшие тогда в России народы положили призываемым ими вручать над собою право постановлять или учреждать в их обществе все то, что только служит к их благосостоянию, и делать оное вольно».
Если бы наши ученые почаще заглядывали в труды Горюшкина, то допустили бы куда меньше ошибок, распространенных до сих пор. Так, с легкой руки популярного четырехтомного «Словаря русского языка» мы повторяем, что разночинец — «в конце 18–19 вв. в России: интеллигент, не принадлежащий к дворянству, выходец из других сословий — купечества, мещанства, духовенства, крестьянства, а также мелкого чиновничества». Закон же, по словам Горюшкина, гласит, что «разночинцы суть те, нижних чинов воинской, гражданской и придворной службы и прочие, которые не из дворян и не причисляются к купеческому торговому сословию».
Но не только знания можно почерпнуть в ученом труде российского законодательства. Достойно и человечно формулирует он параграф 184 (об обязанностях мужа): «Муж да прилепится к жене своей в согласии и любви, уважая, защищая и извиняя ее недостатки, облегчая ее немощи, доставляя ей пропитание и содержание по состоянию и возможности хозяина». Но если ты посмел изменить законной супруге, «то сверх церковного покаяния по закону Божию должны все удаляться от всякого с ним общения и возлагать на него пост на семь лет».
Разнообразие частной и общественной жизни конца ХVIII века нашло свое отражение в пылящихся ныне на полках музеев увесистых фолиантах неутомимого труженика Горюшкина. Вас интересуют проблемы экологии? Тогда откройте главу об умножении и разведении лесов, о взыскании за их порчу. Какой должна быть ширина проезжей дороги?.. Как делится уезд на погосты, волости и станы?.. Обязанности соседей?.. На эти и тысячи других вопросов найдете здесь ответ. Некоторые правила двухвековой давности не мешало бы и нынче ввести в обиход: «Искоренять из аптеки такие лекарства, которые изобретены одним невежеством и в обыкновение вошли».
Дворянин Горюшкин, живший в собственном богатом доме на 4-й Мещанской улице, на заре ХIХ века вкрапливал в свод законов крамольные свободолюбивые строки, которые, должно быть, принесли России больше пользы, чем тысячи революционных речей, произнесенных в московских и петербургских салонах. «Равенство всех граждан состоит в том, — утверждал он (параграфы 4075 и 4076), — чтобы все подвержены были тем же законам. Сие равенство требует хорошего установления, которое воспрещало бы богатым удручать меньшее их стяжание имеющих и обращать себе в собственную пользу чины и звания, порученные им только как правительствующим особам государства».
— Горюшкин! — хочется крикнуть в двухвековое прошлое. — Мы еще не доросли до твоих параграфов. Повремени еще малость. Уж и то хорошо, что дыба и кнут отошли в прошлое.
Агония русского барства
Князь Николай Борисович Юсупов
(1750–1831)
В двадцати пяти томах Русского биографического словаря, изданном в предреволюционные годы и ныне переизданном, больше всего внимания уделено родовитым графам и князьям. Многие из династий Голицыных, Нарышкиных, Долгоруковых приумножили славу России, но не меньшее число вельмож отличилось исключительно спесью, обжорством да придворными интригами.
«В преданиях и усадьбах старых русских бар, — писал историк В.О. Ключевский, — встретим следы приспособлений комфорта и развлечения, но не хозяйства и культуры; из них можно составить музей праздного баловства, но не землевладения и сельского управления».
Современники по-разному относились к образу жизни своих богатых соотечественников…
«Отличаясь, таким образом, от массы народа, — писал основоположник финансовой науки в России Н.И. Тургенев, — преимуществами, образом жизни, костюмом и языком, русское дворянство было наподобие племени завоевателей, взявшего на себя всю силу нации вносить другие инстинкты, стремления, иметь другие интересы, чем большинство».
Зато писатель Ксенофонт Полевой искренне грустил о вельможных домах, наполненных няньками, мамками, пленными турчанками, арапами, карлицами, горничными и сенными девками: «Прежде все, казалось, для того только и жило, чтобы пировать и веселиться, и всех жителей можно было разделить на угощаемых и угощающих, а остальные, мелкие москвичи, были только принадлежностью их».
Но, право же, современному человеку должно быть ближе к сердцу мнение провинциального чиновника Гаврилы Добрынина, посетившего Москву в 1785 году, когда екатерининский «век просвещения» был в самом разгаре: «Проживши там недели с три на чужом столе и в бесплатной квартире, возвратился в Могилев, довольствуясь иногда воспоминанием виденных там предметов, которых смешение нельзя было не видеть, то есть обилия и бедности, мотовства и скупости, огромнейших каменных домов и вбившихся в землю по окна бедных деревянных хижин, священных храмов и при них торговли и кабаков, воспитания и разврата, просвещения и невежества. Получивших богатое наследство видел бедными, гордыми и подлыми. Там подпора Отечества занимается с вечера до утра важными пустяками, названными игрою, и за игру вызывает на поединок, а от восхождения до захождения солнца спят».
