По четвергам у него собирались немногочисленные московские писатели, спорили, читали свои сочинения. Иногда в простеньких виршах гости отдавали дань почтения гостеприимству любимца муз:
Хозяин всем любезен нам,
Сей мир превыше всех банкетов,
Когда приятелям, друзьям
Так рад любезный наш Бекетов.
Кроме того, Бекетов со дня основания в 1811 году по 1824 год был председателем Общества истории и древностей российских, и, по словам историка П.М. Строева, «был душою и двигателем» этого общества.
Кое-что из своих многочисленных коллекций (камней, книг, рукописей, картин и т. д.) Платон Петрович успел подарить Московскому университету, но большая часть его бесценной сокровищницы русской культуры и науки сгорела в пожаре 1812 года. Пришлось все начинать сначала…
Но зачем? Дорогостоящие его книги расходились плохо, и он с каждым днем становился все беднее. Не лучше ли по примеру подавляющего большинства состоятельных людей своего времени тратить деньги на обеды, карты, охоту, крепостной театр? Ведь ни современники, ни потомки не оценят твоего бескорыстного труда…
Но существует порода людей, которые не могут жить праздно. Бекетов писал в 1824 году графу Д.И. Хвостову: «Вам известна давнишняя моя охота собирать портреты наших соотечественников, заслуживших по чему-либо внимание. Ныне, живя в уединении, но, несмотря на мои лета, ненавидя праздность, я принялся за старое свое предприятие — издать собранные мною портреты и для других… Начал и продолжать буду. Сделаю, что смогу».
Теперь он проживал на скромной даче в далекой от центра города Симоновой слободе. Московский поэт И.И. Дмитриев сочинил как-то оду, в которой ободрил своего родственника и ближайшего друга:
Бекетов! малым кто доволен,
Тому век бедным не бывать!
Он больше счастлив, больше волен,
Чем толь завидуема знать,
Котора от косого взгляда,
В алмазах, в золоте кругом
И на диване парчевом,
Внутрь сердца терпит муки ада.
Но, может быть, поэт не прав, и лучше было бы прожить «в алмазах, в золоте кругом»? Книги и журналы, выпущенные Бекетовым, пользуются спросом лишь у немногочисленных библиофилов-коллекционеров. Громадный рукописный архив, который он вновь собрал после пожара 1812 года, переходил из рук в руки после его смерти, пока не был продан на вес старьевщику. Более двухсот из 306 награвированных в его мастерской медных досок были безвозвратно утеряны. Утеряна даже его могила в Новоспасском монастыре.
С портрета смотрит уютно сидящий в кресле П.П. Бекетов. Он, кажется, вполне доволен своей жизнью и легко несет груз исполнившихся 55 лет, до которых большинство праздных дворян и не мечтали дожить. Платон Петрович начал самостоятельную московскую жизнь в 37 лет на шумном Кузнецком мосту и закончил 75-летним старцем в тихой Симоновой слободе, все свое свободное время уделяя любимому делу — просвещению современников. Может быть, так и надо жить?..
Сумасшедший Федька
Граф Федор Васильевич Ростопчин
(1763–1826)
С легкой руки писателя Льва Толстого московского главнокомандующего графа Ростопчина принято считать квасным патриотом и вздорным глупцом. «Этот человек, — читаем в романе “Война и мир”, — не понимал значения совершающегося события, а хотел только что-то сделать сам, удивить кого-то, что-то совершить патриотически-геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой народного потока».
Надо заметить, что не лишены смысла иные характеристики, данные Ростопчину его современниками.
Императрица Екатерина II: «У этого молодого человека большой лоб, большие глаза и большой ум» (правда, это утверждение не мешало императрице звать его «сумасшедшим Федькой»).
Поэт П.А. Вяземский: «Ростопчин мог быть иногда увлекаем страстною натурою своею, но на ту пору он был именно человек, соответствующий обстоятельствам. Наполеон это понял и почтил его личною ненавистью. Карамзин, поздравляя графа Ростопчина с назначением его, говорил, что едва ли не поздравляет он калифа на час, потому что он один из немногих предвидел падение Москвы, если война продолжится. Как бы то ни было, но на этот час лучшего калифа избрать было невозможно».
Историк Д.Н. Бантыш-Каменский: «Сошед со служебного поприща, знаменитый россиянин сей не утратил своего значения, не походил на временщиков, которых счастье возводит на высоту, а ничтожность при падении не поддерживает. В простой одежде представлял он вельможу величавой осанкой, гордой поступью, отважным словом, проницательным взглядом».
О Ростопчине, как ни о ком другом, говорили, что он своеобразен и незауряден. Среднего роста, плотного сложения, имел широкое лицо и голубые глаза. Быстр, резок, раздражителен, словоохотлив. Мог быть галантным, как истинный парижанин. Душа общества, острослов, знал, где и когда надо быть искренним и красноречивым. Иные считали, что в нем много блеска и внезапности, но нет основательности и отсутствуют убеждения. Он был очень противоречив: соединял в себе неподкупную честность и мелкую мстительность.
Ростопчин умел себя рекламировать, выставлять напоказ ничтожество и невежество других. Он был плохой педагог, но нежный отец. Сочетал страстность и впечатлительность натуры, доходящие порой до психического припадка.
Образованием граф не блистал, имея лишь домашнее, зато был остроумен и находчив, благодаря чему ему протежировали генерал-адъютант Екатерины II князь Ф.Ф. Ангальт, знаменитый полководец граф А.В. Суворов, посол в Лондоне граф С.Р. Воронцов. Сам же граф признавался, что благодаря «ремеслу комедианта» умел снискать расположение и у императрицы, и у нелюбимого ею сына цесаревича Павла. Когда в 1796 году Павел вступил на монарший престол, Ростопчин стал при нем советником, дипломатом, искренним другом, добросовестным телохранителем и искусным интриганом.
Когда в 1801 году Александр I взошел на престол, Федора Васильевича за близость к его задушенному отцу лишили всех должностей. Он поселился в своем подмосковном имении Воронове, куда выписал из Англии овец и баранов, а из Аравии скаковых лошадей. Наконец в 1809 году он потрафил и новому императору, составив по его поручению отчет о московских богоугодных заведениях.
Сельская тишина его уединения постепенно вновь сменяется блеском и интригами высочайшего двора. Он не растерялся и при первых признаках войны 1812 года примчался в Петербург и предстал перед государем. Тот, не мешкая, назначил его московским главнокомандующим. Про Ростопчина тотчас заговорили: «Он крепкий слуга государев, он отец Москвы».
Федор Васильевич занялся созданием московского ополчения, наладил снабжение армии всем необходимым — от ружья и саперного инструмента до сухарей и крупы, организовал госпиталь и часто навещал раненых, не допустил до самого входа французов в Москву ни грабежей, ни беспорядков, первым призвал народ к партизанской войне. Да и мнения современников о пресловутых «ростопчинских афишах» 1812 года полярно противоположны.
