Иво снова завёл свою старую песню о главном.
– Милли! Я люблю тебя! Мы должны быть вместе. Мы будем очень счастливы!
– У тебя будет ребёнок, Иво. Когда ты уже начнёшь относиться к этому серьёзно?! – возмутилась я.
– Я улажу это, – пообещал Блондин и поцеловал меня.
Я хотела от него оторваться, но не могла. Я так соскучилась по его губам! По его ласкам. По его нежному голосу. По его голубым глазам и дурацкой причёске…
Нас застукала Андреа. Она даже не стала возмущаться, а только ехидно произнесла:
– Милый, смотри, что мне подарил твой отец. Смотри, какие замечательные башмачки для нашего малыша!
– Андреа, я… – зашипел Иво, но я прервала его.
– Если хозяину больше ничего не нужно, то я пойду прибираться наверху, – сказала я и оставила их с башмачками.
Уладит он всё, как же!
Как же мне это всё надоело! А тут ещё Рамон привязался ко мне с какими-то странными разговорами на тему моего папочки, будь он неладен! Мол, что было бы, если бы отец нашёл меня, а вдруг он не знал о моём существовании. Я была непреклонна.
– Рамон, если бы папочка объявился, я бы с радостью плюнула ему в рожу! – сказала я. – А почему это тебя так волнует?
– Простое любопытство, Милли, – почему-то тяжело вздохнул он.
Ох уж это любопытство! То у сеньора Федерико проснётся, то теперь вот у садовника! Какие все стали любопытные и заботливые, сил моих нет. Вот бы кто-нибудь позаботился о том, чтобы Иво перестал меня преследовать.
Иво перехватил меня, когда я выходила от Пабло.
– Я люблю тебя! Я никогда не женюсь на Андреа. Я буду заботиться о ребёнке, но его мать для меня ничего не значит! Я женюсь на тебе, Милли!
– Поздно, дорогой, у меня уже есть жених, – хмыкнула я.
– Не верю! Кто же он?
Тут из комнаты очень вовремя вышел Пабло. Я не придумала ничего лучше и кинулась к нему на шею.
– Милый, скажи Иво правду. Пусть знает, что мы женимся!
Пабло посмотрел на меня в полнейшем шоке, но спорить не стал.
– Конечно, дорогая! Я так рад, что можно больше не скрывать нашу любовь, – с этими словами он страстно поцеловал меня.
Иво ничего не оставалось, как оставить нас наедине.
– Что это было, Милли? – спросил Пабло. – Ты это серьёзно насчёт свадьбы?
Тут я разрыдалась и рассказала ему всё: про Андреа и про ребёнка, про своё разбитое сердце, про то, что хочу прекратить весь этот цирк с Блондином, но не могу. Он выслушал меня, вытер слёзы и сказал:
– Не переживая, милая. Как твой новый жених, я обо всём позабочусь сам. Пусть кузен разбирается со своими женщинами и детьми. Он всё равно тебе не пара. Ты достойна лучшего!
***
Иво продолжает меня преследовать. Это становится невозможным. Он караулит меня в доме, караулит за его пределами. Постоянно признаётся в любви и клянётся, что никогда не женится на Андреа, что будет хорошим отцом ребёнку, но не более того. Я больше не могу этого выносить. Сегодня я приняла сложное решение. Нужно уходить из этого дома!
Я собрала свои вещи, обняла Лину, отнесла медвежонка в комнату Иво и оставила на нём прощальную записку. В ней я просила Блондина не искать меня и заботиться о ребёнке.
На выходе я столкнулась с Бернардо. Тот, узнав, что я ухожу, чуть не расплакался:
– Нет! Я не могу потерять тебя теперь, когда только нашёл! – сказал он.
Боже! И этот влюбился! Они все точно с ума посходили. Я правильно делаю, что ухожу отсюда. Слишком сложным всё становится.
Я отправилась в ту часть города, где меня точно никто не стал бы искать. План был прост: найти себе простенькое жильё на первое время и работу, чтобы его оплачивать. С жильём и работой проблем не возникло. Я устроилась работать на дискотеку и уборщицей, и официанткой. А владелец разрешил мне жить в небольшой комнате, больше походящую на подсобное помещение с небольшим диваном, но я и похуже видела места, поэтому это меня не смутило.
Я знала, что разбиваю сердце Блондину. Мне и самой было не легче. Ведь я оставляла человека, которого мне хотелось видеть каждый день, целовать каждое утро всей оставшейся у меня жизни… Это несправедливо, но кто сказал, что жизнь – честная штука?!
Какое-то время я побуду здесь. Даже в монастырь нельзя возвращаться, ведь там он наверняка будет меня искать… Да, и не только он. Я задумалась о Донье, о Глории и Лине, о Падре Мануэле, о Пабло.
Пабло, пожалуй, стоит сообщить, где я. Он не трепло, к тому же, он не заинтересован в том, чтобы Иво меня нашёл.
Я спокойно работала на дискотеке и так уставала за эти две смены, что мыслей в голове просто не оставалось. Дни шли своим чередом. Я скучала по особняку Ди Карло, скучала по месту, которое стало мне домом.
Сегодня, в свою смену, я столкнулась с Бобби. Он был в шоке, когда увидел меня.
– Карлитос?!
– Эй! Какая я тебе Карлитос! – я была возмущена и раздосадована тем, что меня всё-гаки обнаружили.
– Ладно, Милагрос! Пожалуйста, возвращайся домой. Иво места себе не находит… Как и все остальные.
– Я не могу, Бобби, понимаешь? Не могу.
Я взяла с него слово, что он никому не скажет о том, что нашёл меня, хотя прекрасно понимала, что он всё равно «расколется». Нужно искать либо новое место работы, либо новый план, как, раз и навсегда избавиться от ухаживаний Иво, чтобы не рвать сердце себе и ему.
***
Конечно, Бобби всё растрепал своему другу. В каждую мою смену теперь Иво приезжал и чуть ли не на коленях умолял вернуться в особняк. Я не поддавалась на уговоры.
Я рассказала Пабло о том, что со мной и где я сейчас. В этот же вечер он приехал ко мне.
– Мне нужна твоя помощь.
– Проси всё, что хочешь.
– Иво узнал, где я работаю и теперь, приходит ко мне в те дни, когда я работаю, и вымаливает о прощении. Я не вернусь к нему, даже если всю жизнь буду об этом жалеть. Мне нужно, чтобы мы сказали ему о том, что обручились. Я одену кольцо и выдам его за твоё.
Наш план сработал. Иво перестал приезжать ко мне.
Но появилась другая проблема – Донья! Сначала она просто приехала на дискотеку и под предлогом того, что нам нужно поговорить в более тихом и укромном месте, увезла меня в особняк. Затем ей внезапно «стало плохо» от шампанского и мы снова оказались в особняке. Но пришёл врач, обследовал Анхелику и сказал, что дело действительно серьёзное. Вот тут я разволновалась не на шутку! Мне пришлось остаться с ней, потому что никакой другой сиделки, кроме меня, она не хотела.
Я ухаживала за Доньей, как за маленьким ребёнком. Она почти ничего не ела, что меня очень волновало. А тут ещё Бернардо подливал масла в огонь, говоря, что ей, наверное, недолго осталось. Я так привязалась к Донье и очень не хотела терять свою приёмную бабушку. Наверное, мои волнения продолжались бы ещё долго, если бы в один прекрасный день я всё-таки не разоблачила её спектакль.
