Донья наверняка уже подняла всех на уши, ведь они не знают, что меня похитил Иво.
– Милли, пожалуйста, выслушай меня, – просил Иво, вставая у меня на пути.
– Не собираюсь слушать! – заорала я ему в лицо.
– Мы останемся здесь до тех пор, пока ты не услышишь то, что я хочу тебе сказать.
Он начал говорить, и я по-детски закрыла уши и стала орать «Ляля-ля», чтобы не слышать его слов.
Когда Иво не выдержал больше моих криков, он подошёл ко мне, повалил на плечо и куда-то понёс.
Он внёс меня в дом. Обстановка внутри была довольно простой, но в тоже время богатой. Казалось, что это дом охотника. На стене висела голова оленя, было такое чувство, что мы попали в логово викингов. В центре комнаты стоял массивный стол, и не менее массивные стулья. Ещё я успела приглядеть старинный шкаф из красного дерева, холодильник и старенький диванчик. Во всю стену красовалась большая печь с камином из красного камня.
Посадив меня на стул, Блондин заклеил мне рот и привязал руки к спинке, чтобы я не смогла встать и навалять ему.
– Милли, выслушай меня, прошу. Я украл тебя, потому люблю тебя. Люблю всем сердцем. Знаю, что ты тоже меня любишь. Поэтому я тебе помешал. Если бы ты вышла замуж, то это было бы двойное убийство. Ты убила бы не только меня, но и себя, – с этим словами Блондин нежно поцеловал моё плечо.
Я слушала его, и моё сердце замирало с каждым его словом.
– Зачем мне без тебя жить, – продолжил он, а моя голова уже шла кругом от его поцелуев. – Моя жизнь потеряла бы смысл. Ты – моя жизнь.
Он поцеловал меня в шею, и я вздрогнула.
– Ты веришь мне? Ответь, ты мне веришь?
Я пыталась ответить ему, но мой рот был заклеен.
– Ответь же мне.
Я замычала так громко, что до Блондина, наконец, дошло, что я не могу ему ответить, и он снял скотч с моего рта.
От его слов я немного смягчилась, заметив это, Блондин подошёл ко мне вплотную. В его глазах я видела ту самую любовь, о которой он говорит мне, но моё сердце всё ещё ныло от боли.
Иво смотрел с нежностью мне в глаза. В этот момент он был так близко ко мне. Я чувствовала его дыхание и не успела я ничего сказать, как он поцеловал меня. Это был такой желанный, такой сладкий поцелуй. Я чувствовала, что он, и правда, любит меня. И не нужно было лишних слов, чтобы понять это. От его поцелуя у меня подкосились ноги.
Как же я люблю его губы.
– Иво, – проговорила я, как в тумане, приходя в себя от поцелуя. – Могу я тебя кое о чём попросить?
– Да, конечно.
– Развяжи меня.
Спешно скидывая с меня верёвки, Иво что-то там бормотал себе под нос, я чувствовала его волнение, меня саму немного потряхивало, когда он полностью освободил меня, то подошёл ко мне, чтобы поцеловать снова.
– В следующий раз связывай свою сестру! - сказала я ему и врезала в челюсть. Ты кретин?! Если ты украл меня, это ещё не означает, что я буду твоей. Ты причинил мне немало боли. И знаешь что – я больше не хочу страдать из-за тебя.
Я вышла на улицу и прошла по тропинке к старому колодцу.
– Милли, постой.
– Я тебя не слышу! И найди мне рубашку!
– В шкафу полно одежды.
Я собрала пышную юбку своего свадебного платья и пошла обратно в дом. Я делала всё демонстративно, стараясь как можно больнее задеть Блондинчика.
– Милли, подожди…
– Не трогай меня! Я не хочу с тобой говорить!!!
Когда я закрылась в одной из комнат дома, Иво встал под дверью и не переставал говорить:
– Милагрос, почему ты так себя ведёшь? Ведь ты же знаешь, что всё, что я говорю – правда. Мы оба это знаем.
– Я не могу так поступить с Пабло.
– Как? По-твоему, лучше лгать?
– Нет. Всё ему рассказать.
– Ради бога, он уже не ребёнок – переживёт.
– Нет, не переживёт. Он умрёт.
– Да, конечно, – саркастически сказал Иво. – От любви ещё никто не умирал, Милагрос.
– Что ты сказал? – спросила я, выйдя из комнаты, застёгивая на ходу пуговицы на джинсовой рубашке, которую отыскала в шкафу. – Значит, ты опять мне соврал? Ты связал меня и сказал, что умрёшь, если я не буду твоей. Опять соврал?
– Нет-нет, Милли, Милагрос, Чолито, не уходи от меня! Сколько можно!!! Я устал бегать за тобой.
Я села возле пруда на зелёную траву. Мне нужно было поговорить с Умником. Я запуталась. Я люблю Иво и он меня тоже. Но, что будет с Пабло? Что мне делать? Наверное, я сама во всём виновата, но ради меня Пабло готов умереть. Я знаю, любовь – это не благотворительность. Я всё прекрасно понимаю. Но я не знаю, как изменить ситуацию. Я не знаю, что мне делать.
Сейчас мне нужно было срочно позвонить Донье, иначе у старушки случится приступ. Взяв у Иво телефон, я набрала номер дома Ди Карло, трубку взял Берни.
– Берни, это я. Но не подавай вида! – приказала я ему.
Дворецкий стал расспрашивать, где я и как я. Я успокоила его, сказав, что со мной всё в порядке, и попросила передать трубку Донье. Я чуть не расплакалась вместе с ней, когда услышала её всхлипывания. Я попросила её никому не говорить, что я звонила, кроме Падре, и что скоро я вернусь домой и всё ей расскажу.
Отдав телефон Блондину, я хитростью заманила его в маленькую комнатку в доме.
– Теперь буду говорить я, а ты – слушать, – сказала я, запирая дверь на ключ.
– Нет, выпусти меня, – кричал Иво.
– Отлично! Не хочешь, чтобы я говорила? Тогда я буду молчать, а ты будешь сидеть там столько, пока не захочешь выслушать меня.
– Ладно, говори, – сдался Блондин.
Переведя дыхание, я начала говорить. Мне нужно было высказаться. Сказать, что я чувствую.
– Мне очень трудно, я ещё никогда не чувствовала к тебе то, что чувствую сейчас. Я люблю тебя. Только не воображай себе, не весть, что, ладно? Я люблю тебя, но ты играешь с женщинами, как с игрушками. Привык, чтобы они сами вешались к тебе на шею, а теперь ещё и эта испанка… Поэтому я боюсь. Хочешь знать, люблю ли я тебя… Конечно, люблю, – с этими словами у меня уже накатывались на глаза слёзы.
Тут за моей спиной я услышала:
– Я тоже тебя люблю.
Это был Иво.
Он притянул меня к себе и поцеловал. Я ответила на поцелуй и обняла его. Обняла так крепко, боясь, что сейчас он снова убежит от меня. В этот миг исчезла боль. Растворились разногласия, ссоры, ненависть. Остались только мы и наша любовь.
Мы целовались целую вечность. Мои бабочки в животе, кажется, уже совсем вылетели, я не могла стоять. От его прикосновений меня бросало в дрожь, ноги подкашивались, а в голове было мутно, как после сотрясения, полученного на футболе.
