– Наконец-то мы одни, – сказала Пилар, направляя его в сторону дивана.
– Блондинчик… – задорно пропела я.
Я наблюдала за их реакцией и за тем, как исказились их счастливые лица. Иво посмотрел на меня ошарашено.
– Никуда я не ушла. Я тебя надула! – сказала я и, смеясь, бросила пирог прямо ему на лицо.
Пилар всю перекосило от раздражения. А Иво беспомощно тёр руками глаза, пытаясь убрать остатки пирога.
Я смеялась, как ребёнок, не скрывая перед ними своей неудержимой радости об испорченном вечере.
Когда Иво пришёл в себя, то начал орать на меня, как ненормальный.
Пилар металась по квартире и обзывала меня всевозможными словами, которые вспомнила.
Ох, видела бы это Глория! Воспользовавшись моментом, пока Пилар успокаивала Блондинчика, я выскользнула из квартиры и сломя голову, выбежала на улицу.
Сев в стоящее у дома такси, я, наконец, выдохнула. Не знаю, что было бы со мной, если бы Иво добрался до меня сейчас.
Доехав до особняка, я проскользнула через заднюю дверь, чтобы меня никто не увидел в таком костюме. А то пришлось бы объясняться. Когда я выбежала из квартиры Иво, то я даже забыла про пальто, вот, наверное, водитель очумел от моего вида.
На кухне к моему счастью была только Глория.
По моей просьбе она принесла одежду, и, когда я переоделась, засыпала меня вопросами.
– Ну как всё было? Рассказывай, – нетерпеливо просила Глория.
– Всё прошло прекрасно, Глория! Я размазала торт по физиономии Блондина и испортила им весь вечер.
– Здорово! – смеялась подруга. Ты злой гений!
На кухню зашёл дворецкий и попросил Глорию выйти. Ему нужно было поговорить со мной.
– Милли, сеньор Федерико хочет уволить тебя, – сказал он грустно.
В последнее время Берни чересчур много уделяет мне внимания, переживает за меня, вечно интересуется моим здоровьем. И сейчас, когда он говорил мне об увольнении, так чуть не разревелся.
– За что он хочет уволить меня на этот раз?
– Я не знаю. Он просто попросил меня передать тебе это, – говорил Берни осторожно, будто с маленьким ребёнком.
– Так! Всё, хватит! Сейчас пойду и сама поговорю с ним. Хватит ли у него смелости сказать мне об этом прямо в лицо?!
Бернардо что-то хотел сказать, но в моих ушах зазвенело от злости, и я его уже не слышала. Не надоело этому снобу выгонять меня каждый месяц? Сколько можно?! Я им что, котёнок, чтобы вышвыривать меня по поводу и без. Или это Блондин? Он вполне мог подговорить папашу, чтобы тот уволил меня, я ведь ему не слабо насолила. Хотя, когда бы он успел. Разве, что по телефону.
Я поднялась на второй этаж и постучала в хозяйскую спальню так, что дверь чуть не слетела с петель.
– Кто там сошёл с ума?! – чертыхался Федерико, открывая дверь.
– Объясните мне сейчас же, за что Вы выгоняете меня на этот раз?! – закричала я, влетая в комнату. – Что я на этот раз натворила?!
– Постой, Милагрос, – уже спокойно сказал он. – Это не я тебя выгоняю, а она. – Указал он на Луису, которая, не смотря на крики, невозмутимо продолжала накладывать на лицо крем.
– Ах, Вы! – обратилась я к ней.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она, отводя взгляд от зеркала.
– Заткнитесь! – приказала я ей. – Фригидная мумия!
– Что?! – ошарашено, вылупилась на меня Луиса. – Да как ты смеешь?!
Я чуть было не вцепилась ей в волосы, но Федерико схватил меня сзади за руки.
– Отпустите меня, – сказала я вырываясь. – Это женский разговор! Вы такая же, как мой отец, – сказала я, придвинувшись к Луисе максимально близко.
– У тебя нет отца! – выпалила она.
– Нет, есть. И эта свинья где-то здесь! Я желаю Вам того же, что и ему! Да, пустите же Вы меня! – вырвалась я из рук Федерико, и вышла, хлопнув дверью.
Я, если честно, так и не поняла, остаюсь я или ухожу. Но теперь мне хоть было понятно, кто зачинщик этого бреда. У Луисы совсем крыша поехала.
Я спустилась на кухню, чтобы выпить стакан молока. Не могу уснуть, пока не выпью его. Видимо, старые привычки дают о себе знать, ведь в монастыре сестра Толстушка всегда поила нас перед сном тёплым молоком.
– И ты здесь?! – удивилась я, когда застала на кухне Берни.
– Да, как видишь.
– Всё решено Бернардо, меня уволили, – сказала я, опустив глаза. – Луиса меня уволила.
– Не торопись ты, сеньора, возможно, ещё изменит своё решение, – успокаивал он.
– Да плевать мне на её решение! Я сама хочу уйти! Так будет лучше.
– Не для меня, – сказал Берни и немного смутился.
– Послушай, Бернардо, – начала я. – Мы так и не поговорили тогда о твоих чувствах. – Может тебе будет неприятно, но я ничего не испытываю к тебе.
– Стой! – прервал меня он. – Ты ошибаешься! Я люблю тебя, не как женщину.
– Тоже считаешь меня парнем?! Карлитосом?
– Да, нет, – затараторил он. – Дай мне тебе всё объяснить. Ты ведь знаешь, что сеньора Анхелика разыскивает своего внука. И вдруг, появляешься ты. И теперь она считает тебя своей внучкой. А я рад, что моя сестра подарила мне не племянника, а племянницу.
– Вот почему ты меня тогда обнимал? – спросила я, открыв рот от изумления и умиления.
– Да, – засмущался дворецкий.
– Так значит, ты на самом деле меня любишь? – переспросила я. – А знаешь, что? Будь моим дядей! Приёмным дядей!
– Серьёзно? – спросил, широко улыбаясь Берни, и на его глазах выступили слёзы. – Это надо отметить!
– Давай, – удивилась я немного его реакции. И протянула стакан молока, чтобы чокнуться с ним.
Берни обшарил холодильник на предмет чего-нибудь съедобного, но когда ничего не нашёл, я, чтобы он не расстроился, предложила просто закрепить это нашим фирменным приветствием с плевком. Ведь именно так мы с Глорией закрепили то, что мы с ней, как сёстры и всегда будем рядом друг с другом.
Бернардо с восторгом повторил приветствие. Я видела, что ему было немного неприятно, но он так радовался тому, что он теперь мой дядя, что поборол в себе эту неприязнь.
Я была приятно удивлена такому сближению с ним, хоть это меня немного и напугало сначала. Но Берни – очень хороший человек и именно такого дядю я бы хотела себе. А теперь у меня есть и приёмная бабушка, и приёмный дядя. Если так пойдёт и дальше, то я найду здесь себе всю семью.
***
Утром меня разбудил новоиспечённый дядя и сообщил, что Луиса передумала и оставляет меня.
Меня, конечно, это обрадовало, но я настолько уже устала от сеньоры Луисы, от того, что меня постоянно увольняют, что мне уже как-то всё равно – оставили меня или нет.
