Алекс ахнула, подняв крышку и увидев сверкающее сапфировое колье, серьги и браслет.
– Какая красота! Я… я не знаю… что и сказать…
– Если ты посмеешь сказать, что недостойна их, мне придется тебя отшлепать. – Он вынул колье из шкатулки. – Ты не хочешь надеть его сегодня?
– Ты знаешь меня слишком хорошо. – Она улыбнулась, снимая жемчуг, который позаимствовала у матери. – Сапфиры больше подходят к этому платью.
– Я выбирал их под твои глаза, хотя в сапфирах и нет оттенка зеленого. – Застегнув колье на ее шее, он положил руки на ее обнаженные плечи. – Бутоны роз в твоих волосах также изысканны, как и ты сама. – Он нагнулся и поцеловал ее в шею, как раз над сверкающими камнями.
Она вздрогнула, но не от отвращения.
– Ты обладаешь удивительным даром делать женщину еще красивее.
– Я просто говорю правду. – Он взял ее руку. – А теперь пойдем навестим девочек, пока не начался бал.
Они поднялись на верхний этаж, где кузины наслаждались деликатесами, которые будут поданы вечером. Девочки оторвались от тарталеток с лобстером и сыром и с восторгом встретили гостей.
– Ты настоящая принцесса, мама! – восхитилась Кейти.
Алекс рассмеялась.
– Я рада, что ты так думаешь, но через десять лет ты меня затмишь.
– Никогда!
Энн Кэньон, сводная сестра Алекс, поддержала ее:
– Ты, Кейти, еще и блондинка, так что будешь даже красивее. Как тетя Розалинда.
– Но мама была актриса. Это интереснее, чем принцесса, – заявила юная леди Мария.
Девочки затеяли спор, выясняя, что же лучше: актриса, принцесса или фея. Алекс поцеловала дочь, и они спустились вниз. Перед тем как предстать перед гостями, Алекс вдруг остановилась, размышляя, а не сбежать ли ей, пока не поздно.
– Вперед, моя дорогая, – прошептал Гэвин.
– Солдаты, которые первыми штурмуют крепость, обязательно погибают.
Он бы хотел, чтобы она не воспринимала его слова так буквально.
– Я думаю, ты больше боишься того, что ты сама изменилась, нежели ваших гостей. Я уверен, все твои страхи напрасны. Все будет не так плохо, как ты думаешь.
Она облизала губы кончиком языка.
– Полковник как-то сказал мне, что события, которых мы хотим избежать, никогда не бывают такими плохими, как мы ожидаем.
– Ну а я что говорю? Разве мы с ним можем ошибаться?
– Надеюсь, что нет. – Подняв голову, она храбро вступила на поле битвы.
К счастью, длинная вереница прибывающих гостей предполагала лишь обмен дежурными приветствиями. Все с любопытством смотрели на Гэвина и произносили соболезнования по поводу кончины его деда. Некоторые расспрашивали его о политических пристрастиях, а один старый виконт напрямик спросил, к какой партии он принадлежит: консерваторов или либералов? Гэвин уклонился от ответа, иначе у бедного виконта случился бы удар.
Филипп Эллиот прибыл одним из первых.
– Я рад приветствовать вас, – улыбнулся ему Гэвин.
Молодой человек приподнял бровь:
– Шакалу нельзя позволять смотреть на кровь.
Тонкая ирония говорила о том, что Филипп преодолел шок и находится на пути к выздоровлению. Он выстоял, но как жаль, что в молодости он не приобрел никакой полезной профессии, думал Гэвин в соответствии со своим американским взглядом на жизнь. Из него мог бы получиться неплохой моряк… В Британии быть джентльменом – значит всегда заниматься каким-нибудь делом.
Алекс стояла рядом и радостно приветствовала гостей, многие из которых хорошо знали ее семью. А некоторые даже помнили ее девочкой. Она, забыв все свои страхи, была очаровательна и оживлена. Достойная дочь своей матери и куда больше графиня, нежели он сам.
Для Гэвина приятным сюрпризом оказался мужчина средних лет с ироничным блеском в глазах.
– Я Маркленд, – представился он. В его произношении слышался американский акцент. – Добро пожаловать в палату лордов – нам нужно заполучить побольше радикалов, приехавших из колоний.
Гэвин пожал протянутую руку:
– Откуда вы знаете, что я радикал?
Маркленд хмыкнул:
– Мир очень тесен. У моей жены есть сестра-близняшка, так вот, она замужем за одним из друзей вашего тестя. Высший свет в Бостоне так же замкнут, как и в Лондоне. Вы, возможно, слыхали обо мне в Америке? Мое настоящее имя – Джейсон Трэверс.
– Ну конечно! – радостно воскликнул Гэвин. – У нас с вами одинаковый бизнес. Вы легендарная фигура в Бостоне среди моряков – вас называют Американский орел.
– На мой взгляд, это прозвище подходит и вам. Я руководил своей компанией из Ливерпуля и послал сыновей в Гарвард, чтобы они прониклись свободолюбивыми американскими идеями. – Маркленд вдруг стал серьезным. – Здесь тоже близится время реформ, мы собирается признать католицизм, улучшить систему выборов, принять законы, охраняющие детей от изнурительного труда на фабриках. Вы готовы примкнуть к нашим рядам?
– Разумеется, почему бы и нет?
– Вы удивитесь, узнав, как много на свете людей, не желающих видеть дальше собственного носа. Но уверен, наши демократические идеи со временем приживутся даже здесь.
Гэвин улыбнулся:
– Вам удалось уговорить меня подумать о палате лордов. Кто знает, вдруг я смогу принести вам пользу.
– Не сомневаюсь, что сможете и принесете. А если вы когда-нибудь захотите поговорить с земляком-американцем, у которого свой конфликт с британским истеблишментом, то запросто обращайтесь ко мне. Вы будете ругать Восточную компанию, а я расскажу вам о том, как провел время в тюремных казематах на Темзе. – Маркленд, улыбнувшись, повернулся к Алекс: – Почему ты до сих пор не навестила меня и Кайру, негодная девчонка?
– Дядя Джейсон! – Апекс упала в его объятия. – Как я рада видеть вас! А где тетя Кайра?
– Она немного нездорова и осталась дома, но строго-настрого приказала мне пригласить тебя к нам в гости. На следующей неделе она устраивает чай, где будут только леди.
Гэвин получил еще одно подтверждение того, что Алекс связана с большинством именитых фамилий Британии – либо через кровное родство, либо благодаря давним дружеским связям. Вот, например, два ее бывших поклонника подошли и ласково поздоровались с ней, а затем представили своих жен. Все гости были рады возможности пообщаться друг с другом в неформальной обстановке, и Алекс незачем было так переживать.
Череда гостей подходила к концу, и тут Гэвин повернулся, чтобы приветствовать вновь прибывшего гостя, и… оказался лицом к лицу с сэром Бартоном Пирсом. Высокий и широкоплечий, Пирс прямо-таки расцвел в Лондоне – он был уважаем и излучал самодовольство. Протянув руку Гэвину, он произнес елейным тоном:
