Проснулся с восходом солнца. Надо поскорее отправляться в путь, чтобы попасть в Алису до наступления темноты. А еще успеть найти себе в городе какое-то пристанище, где можно будет хотя бы помыться как следует. Ведь в последний раз он мылся еще в Дарвине. Он вскарабкался на свою кобылку и тронулся в путь. У самой кромки горизонта разглядел караван верблюдов. В лучах восходящего солнца картина представлялась почти библейским сюжетом. В течение часа с небольшим он догнал караван. Люди сделали остановку, чтобы немного передохнуть и поесть. Среди погонщиков оказался один знакомый афганец. Тот дружелюбно похлопал его по спине, предложил место на своем ковре и тарелку с лепешками. Он с жадностью набросился на хлеб, не обращая внимания на то, что лепешки немного заплесневели по краям. Здесь, на этих землях, которые он мысленно окрестил «Никогда-никогда», самое большое удовольствие во время бесконечных странствий по пустыне ему доставляли именно встречи с погонщиками верблюдов. Из всех людей, с коими ему доводилось общаться в аутбэке, они всегда были самыми доброжелательными и открытыми. Про них можно было сказать с полным основанием, что они и есть истинные пионеры аутбэка, скромные герои пустыни, впрочем не воспетые никем и совсем не кичащиеся своим героизмом. Но именно эти люди доставляли провиант, тащились через сотни миль по красной пустыне, чтобы добраться до самых отдаленных ранчо и скотоводческих ферм, разбросанных на огромных пространствах внутри материка. Среди погонщиков встречались и образованные люди, многие разговаривали на хорошем английском. Вот и сейчас он сидел, жадно пил их воду и слушал неспешные разговоры о том, что дело их находится под угрозой. Потому что вскоре планируют открыть новую железную дорогу, которая свяжет Порт Августа и Алиса-Спрингс. А потом дорогу потянут дальше на север, вплоть до самого Дарвина.
– Можно сказать, доживаем все мы тут последние денечки. Нас осталось-то всего ничего. Остальные уже разъехались кто куда. Многие вернулись к себе на родину, – удрученно обронил Мустафа.
– Думаю, для тебя, Мустафа, работа всегда найдется. Едва ли новая железная дорога сможет дотянуться до всех поселений, разбросанных по пустыне.
– Железная дорога, конечно, не дотянется, это точно. Но зато туда скоро можно будет доехать на машине.
Он уже поднялся со своего места, чтобы распрощаться с радушным Мустафой, но в этот момент снова услышал странный писк, который разбудил его минувшей ночью. Звук доносился из корзины, привязанной к боку одного из верблюдов.
– Там что, младенец? – поинтересовался он у своего приятеля.
– Да. Вот появился на свет бедолага пять дней тому назад. А мать его умерла минувшей ночью. Мы ее похоронили как положено. Глубоко закопали, чтобы никакие динго до нее не добрались, – пояснил Мустафа.
– Темнокожий ребенок?
– Если судить по цвету кожи, то скорее всего полукровка. Или даже квартерон. Девчонка прибилась к нам пару недель тому назад. Сказала, что держит путь в миссию Хермансберг, – продолжил рассказывать Мустафа. – Другие погонщики не захотели с ней связываться. Она ведь уже была на сносях. Но, видя ее отчаянное положение, я согласился. И вот что мы сейчас имеем… Сиротку. Плачет день и ночь, молока просит. А где его взять? Может, и умрет, пока мы доберемся до Алисы. Совсем ведь еще кроха…
– Можно взглянуть на него?
– Если хотите.
Мустафа поднялся с земли и повел его в ту сторону, откуда доносился плач. Отстегнул поклажу и вручил корзину приятелю.
Тот заглянул в корзину и увидел, как там что-то шевелится среди пеленок из муслина. Он поставил корзинку на землю, встал перед ней на колени и начал осторожно разматывать пеленки. Когда он снял последнюю пеленку с крохотного тщедушного тельца, в нос ударил запах мочи и фекалий. Кожа у младенца была гладкой, цвета ириски.
Ребенок запищал с удвоенной силой, стал дрыгать ножками, размахивать крохотными кулачками, сотрясая ими воздух. Много чего всадник повидал на своем веку, странствуя долгие годы по пустыне. И все же этот почти заморенный голодом младенец, да еще сиротка, вдруг поднял в его душе волну таких эмоций, которых он не испытывал уже много лет. Он снова замотал младенца в тряпье, оставив все его выделения на прежнем месте. Не хотел касаться их руками. Вдруг какую заразу подцепит? После чего взял младенца на руки. И в этот момент услышал, как в корзинку упало что-то тяжелое.
– Это мальчик, – прокомментировал Мустафа, отходя в сторону. Уж очень сильно воняло от дитяти. – На что этот бедняга может рассчитывать в будущей жизни, даже если выживет, а?
Почувствовав прикосновение к себе чьих-то рук, малыш мгновенно перестал скулить, сунул кулачок себе в рот, открыл глазки и с интересом уставился на Драммонда. А тот невольно вздрогнул, увидев цвет этих глаз. Ярко-синие, с крапинками янтарного цвета. Но даже не необычный цвет глаз поразил его. Скорее их разрез, а еще больше – их выражение. Где-то он все это уже видел. Вот только где и когда? Вспомнить Драммонд не смог.
– Мать как-то назвала своего малыша, прежде чем умереть? – поинтересовался он у Мустафы.
– Нет. Она вообще мало разговаривала.
– Кто отец, не знаешь?
– Она ничего не сказала. Видно, и не хотела. Но вы же понимаете, как это бывает. – Мустафа равнодушно пожал плечами.
Драммонд снова глянул на мальчика, продолжавшего сосредоточенно сосать свой кулачок. И опять что-то в его душе встрепенулось.
– Я могу взять его с собой в Алису. А там отвезу в Хермансберг.
– Боюсь, он уже отходит, приятель. Ну, оно даже к лучшему.
– А вдруг у него еще есть шанс? Что, если его шанс – это я? – обронил Драммонд, скорее машинально, не задумываясь о смысле. – Решено! Я его беру. Если он останется с вами, то точно умрет, как и его мать.
– Что правда, то правда, – подтвердил Мустафа. Черты его лица заметно разгладились.
– Вот только мне бы немного воды сейчас. Есть у тебя?
– Пойду поспрашиваю.
Младенец между тем снова закрыл глазки. Он, видно, сильно ослаб, и у него уже просто не было сил, чтобы продолжать плакать. Его дыхание стало прерывистым. Драммонд инстинктивно прижал мальчика к себе, понимая, что время его истекает.
– Вот! – Возвратившийся Мустафа протянул Драммонду флягу с водой. – Вы взялись сделать доброе дело, дружище, да благослови Господь вас и младенца. Кха сафер валаре. – Он положил свою натруженную узловатую руку на влажный лобик ребенка.
Драммонд отнес корзинку к своей лошади, потом смастерил из одеяла, на котором спал сегодня, нечто похожее на перевязь, и обвязал себя ею. Потом поднял младенца, чтобы положить его туда, и в эту минуту увидел под пеленкой на дне корзины грязную жестянку. Поднял ее и бросил к себе в вещевой мешок. Набрал немного воды из фляги и капнул несколько капель на губы ребенка. Облегченно вздохнул, когда увидел, что малыш, почуяв воду, сделал несколько слабых сосательных движений. Потом Драммонд закрепил пустую корзинку позади седла и пустил лошадь галопом по пустынной равнине.
