– Вполне возможно, она тоже не захотела ехать туда без тебя, Келено.
– Может. И все равно, в жизни бывают такие моменты, когда нужно уметь подняться над собой. Разве не так? Я должна была убедить ее ехать поступать в Кембридж. Сказать, что не стоит так уж сильно волноваться обо мне. Вот так я должна была поступить, если любила ее. А я ведь любила Стар. И продолжаю любить ее до сих пор, – выпалила я на одном дыхании.
– Знаешь, Келено, любовь – это такое чувство, которое бескорыстно, но одновременно и страшно эгоистично. И порой эти эмоции так накрепко спаяны между собой, что их вообще невозможно разделить. С одной стороны, тебя снедает чувство собственности, которое ты готова предъявить на объект своего обожания, с другой – тебя раздирают желания сделать все от тебя зависящее, чтобы человек, которого ты любишь, был счастлив. Но, к великому сожалению, любовь – это не та материя, о которой можно рассуждать рационально. А потому, поверь мне, все, кто любит, проходят через те же испытания, что и ты. А что ты изучала в университете?
– Историю искусства. Ужас, как скучно. И вообще, мне тяжело давалась учеба. Словом, после пары семестров я бросила университет. Из-за своей дислексии я постоянно не справлялась с написанием эссе. Да и другое…
– Понятно. Но ведь сам предмет, я имею в виду искусство, тебе был интересен?
– О да! Еще как интересен! Собственно, искусство – это единственное, в чем я хорошо разбираюсь.
– Так ты художница?
– Не стала бы отвечать утвердительно. Но какое-то время я даже обучалась в Королевской академии искусств в Лондоне. И это было по-настоящему здорово. Но потом…
Я сконфуженно умолкла. Мне было стыдно признаваться, что и в академии учеба у меня не задалась. Френсис затратил столько усилий, чтобы отыскать меня. Наверняка ему было бы приятно услышать о моих успехах и достижениях. А получается, что за все двадцать семь лет своей жизни я, по сути, ничего не добилась и мне нечем гордиться.
– Но в академии у меня тоже все пошло наперекосяк, – продолжила я, чувствуя, как стыд буквально сочится из всех моих пор. – Словом, я бросила академию… после трех месяцев занятий. И приехала сюда. Мне жаль, что все так нескладно получилось. Прости, – добавила я в свое оправдание.
– Тебе незачем просить у меня прощения. Да и у себя самой тоже, – бросился успокаивать меня дедушка. Ясное дело, по доброте душевной, а почему же еще? – Признаюсь тебе по секрету, – продолжил между тем Френсис. – Я тоже когда-то получил место в Школе искусств в Мельбурне. Все устроил для меня один человек по имени Рекс Баттерби. Он в свое время обучал Наматжиру. Так вот, я продержался в Мельбурне всего лишь четыре дня, а потом сбежал домой. Назад, в Хермансберг.
– Правда?
– Чистая правда. Конечно, момент был такой… Я бы сказал, взрывоопасный был момент. Ведь впереди меня ждала встреча с бабушкой Камирой. В конце концов, я притащился-таки домой, хотя добирался больше месяца. А ведь бабушка так гордилась мной, когда я отправлялся на учебу. Думал, что по возвращении она всыплет мне по первое число. Но она была на седьмом небе от счастья, увидев меня живым и невредимым. Единственное наказание, которое она мне устроила, заперла на замок в сарае вместе с бочкой воды и держала меня там до тех пор, пока я не отмылся с головы до пят дегтярным мылом.
– Но все же ты хотел стать знаменитым художником, да? И продолжал мечтать об этом?
– Я хотел стать художником, да, это правда. Но выбрал свой путь в искусстве. Как это сейчас делаешь ты. Ты снова занялась рисованием?
– Если честно, то пока только пытаюсь. После того как в ноябре минувшего года я ушла из академии, я потеряла всякую веру в себя.
– Конечно потеряла. Но не переживай, уверенность в своих силах вернется. Это может случиться в любой момент, когда тебя вдруг поразит какой-нибудь пейзаж или еще что-нибудь. Или вдруг в голову придет какая-нибудь интересная идея… Тогда рука твоя сама потянется к холсту, и внутреннее чутье подскажет тебе, что и как делать. И потом…
– Мне знакомо это чувство! – взволнованно перебила я дедушку на полуслове. – Именно это сейчас со мной и происходит!
Последние слова Френсиса сделали свое дело. Я наконец полностью и безоговорочно поверила в то, что мы с ним – родная кровь.
– Пару дней тому назад мы с моей подругой Крисси возвращались на машине из Хермансберга домой. Внезапно меня поразил своей красотой солнечный закат. Солнце как раз садилось за горную гряду Мак Доннелл. На следующий день я раздобыла немного акварельных красок и мы вернулись на то место. Я уселась в тени эвкалипта и… нарисовала! И она сказала, то есть моя подруга Крисси сказала, – слова срывались с моих уст в лихорадочном темпе, я не успевала их даже толком проговаривать. – Так вот, она сказала, что получилась великолепная акварель. Потом Крисси тайком, не поставив меня в известность, отнесла ее в одну художественную галерею в Алиса-Спрингс. Ее оформили в рамку и вывесили на продажу. Поставили цену в шестьсот долларов! Представляешь?
– Замечательно! – Дедушка громко хлопнул себя по коленкам. – Если бы я все еще продолжал потреблять горячительные напитки, то сейчас с удовольствием поднял бы тост за тебя. Знаешь, сгораю от нетерпения взглянуть на эту акварель.
– Да там нет ничего такого… К тому же в моем распоряжении была только старая банка засохших акварельных красок. Какими обычно дети рисуют…
– Вопрос не в том, есть в твоей работе что-то особенное или нет. Главное – это начало! – перебил меня Френсис. В его глазах светилась неподдельная радость. – В любом случае, уверен, акварель намного лучше, чем ты сама о ней думаешь.
– А я видела в альбоме твою работу «Огненное колесо». Великолепно!
– Спасибо на добром слове. Хотя, если честно, эта картина не принадлежит к числу моих любимых. Впрочем, так случается сплошь и рядом. Вкусовые пристрастия самого художника, как и его отношение к той или иной своей работе, зачастую не совпадают с тем, как воспринимают эту работу зрители или критики.
– Когда я была еще подростком, то сделала настенную роспись в стиле пуантилизма. Изобразила Семь сестер, – неожиданно разоткровенничалась я. – Даже не знаю, почему мне тогда пришел в голову именно этот сюжет.
– Потому что предки, наши с тобой прародители, они уже тогда указали тебе путь назад, на родину.
– Я всегда старалась найти собственный стиль…
– Так поступает любой художник.
– Сегодня утром, когда я увидела, как ты и этот парень, Клиффорд Поссум, кажется, как вы соединяете в своих работах сразу два стиля и в результате получаете что-то новое, мне тоже захотелось поэкспериментировать в таком же ключе.
Френсис не поинтересовался, какая именно из их работ так сильно впечатлила меня. Он просто посмотрел на меня долгим взглядом своих удивительных глаз.
– Ну так вперед! Экспериментируй! И поскорее. Не позволяй вдохновению улетучиться. Ведь это такие редкие моменты.
