– Потерпите еще часок-другой. Ангелина, как и все цыгане, ночная птичка. Обычно она встает с постели где-то ближе к полудню. – Марселла осторожно погладила мою руку. – Вы смелая девушка, сеньорита. Взять и приехать сюда. Многие цыгане вашего возраста сегодня хотят начисто забыть о своих корнях. Некоторые даже стыдятся своего цыганского происхождения.
При этих словах Марселла выразительно вскинула брови и исчезла в доме. А я осталась сидеть на солнышке, размышляя обо всем том, что мне только что поведала Марселла. «Просто невероятно, – думала я. – Ведь я предполагала, что поиски Ангелины отнимут у меня кучу времени, что я вообще могу не отыскать ее, а тут все так просто». Ангелина живет по соседству с тем домом, на террасе которого я сейчас сижу.
«Может быть, это все от того, что в последнее время твоя жизнь, Тигги, и так изобиловала всякими осложнениями, и ты заслужила небольшую передышку…»
Я снова встала и направилась к воротам, открыла их, потом повернула влево и сделала несколько шагов вниз по петляющей тропинке. Остановилась перед входной дверью в соседнюю пещеру. Она действительно была выкрашена в пронзительно голубой цвет. Дрожь прошла по моему телу.
– Здесь началась твоя жизнь… – подсказал мне мой внутренний голос. И тут же в моем воображении возник образ Марии. Вот они с Лусией сидят на ступеньках крыльца и плетут корзины, а вокруг них деревня продолжает жить своей жизнью, шумит и полнится какофонией самых разнообразных звуков. Зато сейчас здесь тихо. Только птички щебечут, укрывшись в тени оливковых рощ, которые каскадами спускаются вниз по склону горы, что за мной.
– Город-призрак, – сказала я вслух. Мне стало грустно, что жизнь покинула эти места. Впрочем, не стоит романтизировать прежнюю жизнь здешних цыган. Можно только представить себе, как они обитали тут в Сакромонте целыми семьями, не имея даже самых элементарных удобств. И вот, по иронии судьбы, новый век наладил быт людей, но полностью разрушил пульсирующую жизнь здешней коммуны.
Я уселась на стенку и стала любоваться видом Альгамбры. Вспомнила, как изумилась Марселла, когда узнала, что я приехала к ним в поисках своих корней. А ведь до сего момента мне и в голову не приходило, что люди могут стыдиться того, что в их жилах течет цыганская кровь. Чилли высоко ставил культуру своего народа, который, со всей очевидностью, является и моим народом. А потому я даже испытывала некую гордость при мысли о том, что являюсь составляющей частью этой культуры. Но сейчас все вдруг предстало передо мной в совершенно ином свете. За всю свою жизнь я ни разу не сталкивалась с тем, что называется расовыми предрассудками. Возможно, потому что у меня стандартная западноевропейская внешность плюс швейцарский паспорт на руках. А вот тем, кто когда-то обитал в этих пещерах, даже въезд в город был запрещен, их преследовали повсюду, и они могли вращаться только в своей среде. Общество отказывалось иметь с ними дело.
– Но почему? – пробормотала я с недоумением.
«Потому что мы не такие, как другие люди, они не понимают нас и потому боятся…»
Я поднялась с ограды и прошла чуть дальше вниз, увидела на стене вывеску музея, к которому вел ряд узеньких ступенек. Я уже стала подниматься по ним наверх, но тут что-то сильно сдавило мне грудь, будто кто-то крепко обхватил меня рукой. Видно, полученная рана все еще давала о себе знать, и я медленно побрела назад к отелю, а там, усевшись на солнышке, стала поджидать, пока боль пройдет.
– У Ангелины уже открыта дверь, – объявила мне Марселла минут через двадцать, миновав ворота с корзинкой, полной яиц. – Значит, она уже встала. Вот! – Марселла достала из корзинки три яйца и сунула их мне в руки. – Скажете ей, что это от меня, – пояснила она.
– Хорошо.
Я заглянула к себе в комнату, быстро причесалась и приняла пару таблеток ибупрофена, чтобы унять боль и в боку, и в груди.
– Ну вот! – обратилась я к себе, забирая яйца. – Courage, mon brave… Смелость и еще раз смелость, – пробормотала я, широко распахнув ворота ногой, и направилась к голубым дверям. Дверь действительно была открыта, а поскольку руки мои были заняты, то я не смогла объявить о своем приходе, постучав.
– Здравствуйте! Hola! Есть кто? – крикнула я в темноту.
Через какое-то время на пороге появился мужчина с лихо закрученными вверх усами. Никогда еще я не видела таких шикарных усов. Под стать усам была и густая шевелюра седых волос на голове. Мужчина был хорошо сложен, а его смуглая кожа, испещренная глубокими морщинами и прожаренная насквозь горячим андалузским солнцем, хорошо гармонировала с парой глаз цвета темного шоколада. Он держал в руке метелку, слегка выставив ее вперед, словно намеревался использовать в качестве оружия.
– Ангелина дома? – спросила я у него.
– Никаких гаданий до семи вечера, – ответил он на английском, но с сильным акцентом.
– Нет, сеньор. Я пришла не гадать. Меня направили сюда, чтобы я могла встретиться с Ангелиной. Судя по всему, я ее родственница.
Мужчина глянул на меня, потом слегка подался назад.
– No comprendo, сеньорита. – С этими словами он захлопнул дверь у меня под носом.
Я осторожно положила яйца на ступеньку крыльца и постучала в дверь.
– У меня для вас яйца, – кое-как вымолвила я по-испански и торопливо добавила: – От Марселлы.
Дверь снова отворилась. Мужчина нагнулся к ступенькам и взял яйца.
– Gracias, сеньорита.
– Так все же можно мне войти? Пожалуйста! – В конце концов, не для того я проделала такой долгий путь сюда, чтобы меня встретил на пороге какой-то старик с метлой и не пустил в дом.
– Нет, сеньорита, – отрезал он и попытался снова захлопнуть дверь, но я успела просунуть туда ногу.
– Ангелина! – громко позвала я. – Меня зовут Тигги. Меня Чилли прислал к вам, – прокричала я во весь голос, потому как мужчина с метлой все же выиграл схватку и снова стукнул дверью мне в лицо. Я подавила тяжелый вздох и поплелась назад в гостиницу, чтобы поговорить о случившемся с Марселлой.
– Ее что, нет дома? – страшно удивилась она.
– Скорее всего, она дома, но меня не пустил к ней какой-то мужчина.
– А… Это Пепе… Всегда стоит на страже. Между прочим, он приходится Ангелине дядей, – пояснила Марселла. – Может, стоит попытаться сходить туда еще раз?
Но не успела я дойти до ворот, как из-за угла прямо на меня выскочил Пепе. Не говоря ни слова, он схватил меня за руку своей огромной ручищей и улыбнулся, глянув сверху вниз.
– Так это ты… совсем уже взрослой женщиной стала, – добавил он, и я увидела, как его карие глаза наполнились слезами.
– Простите м-меня, но я не… – проговорила я, слегка запинаясь.
– Я – Пепе, твой Tio, твой двоюродный дед, – пояснил старик, прежде чем обнять меня. Потом он повел меня по тропинке вниз в сторону пещеры с голубыми дверями на входе. – Perdon, моя сеньорита, – и добавил что-то непонятное на испанском. – Я не признал тебя с самого начала!
